Сибирские огни, 1981, № 3
20 ЛЕВ ШТУДЕН Мария Викторовна попыталась напеть что-то похожее на начало арии Германа и потом добавила, не отнимая взгляда от успокаиваю щих почему-то луж и воробьев: — Ничего. Только побольше бы стекла в шлак. Тогда он блестел бы на солнышке. Таня молча оглянулась на нее. Они свернули в глухой переулок. Там не было ни машин, ни людей. Мохнатый фоксик, боіітая хвос том, трусил за другой собакой, такой же мохнатой, но беспородной и крохотной. Мария Викторовна загляделась на них. Ей нравилось наблю дать за играми собак. Но сию минуту она не могла еще раз не упрекнуть себя в мыслях, потому что это маленькое удовольствие, в конце концов, было новым бегством от прямых ее обязанностей. Она должна была воо ружиться всей педагогической мудростью и не увиливать от поиска неких правильных слов. Вот только говорить не хотелось. И что скажешь, кро ме банальностей. Она поняла давно, что страждущему в утешение нель зя сообщать очевидное. Он нуждается в таинственном; надежда ему не обходима как открытие, а не как повторение трюистических задов. И ни чего, ничего ровным счетом в голову не приходило. Но и не могла она не заметить, как продолжается в ней все тот же удивительный обман сознания, когда казалось, что не они шли, а все вокруг молча шло мимо них. Дорога, грязные следы на ней, остатки по битой травы по бокам. И дальше, вокруг,— все ритмы каких-то траур ных шествий повторяются в пятнах огромных дымов, и в серых-отчуж денных фасадах, и в темных стоячих ветвях, усеянных огоньками капель. Капризный ветер рвал то вбок, то вперед воротник, косынку, мусор ДОЖДЯ. Мария Викторовна, поскользнувшись на холмике, упала, выпачкав пальто и порвав чулок. Путь здесь был неровным, потому что стали по падаться овраги. Идти ей было тяжело. Но она шла дальше, хотя уже ясно было, что Таня намеренно запутывает Дорогу, ведя ее по самым грозным и глухим местам. А Таня думала, глЯДя на кучи шлака, что совсем недалеко отсюда, возле такой же кучи мусора, под ночным уличным фонарем она стояла в одной рубашке, и к ней на мусор летели ее платья, чемодан, книги, конс пекты, и она ползала в грязи, собирая все это, а с крыльца полупьяная хозяйка, здоровенная соро'калетняя стерва, крыла ее матом, швыряя ее туфли и чулки специально в грязь. Дело же было вот в чем: хозяйке до ложили, что студентка, снимающая угол у нее, соблазнила ее мужа, мол- чуна-ворюгу, недавно выпущенного из тюрьмы и перебравшего, кстати, чуть не всех баб в своем переулке. Доложила —не кто иная, как Ирочка Фофанова, лучшая подруга (квартировавшая там же). Хозяйка могла бы дождаться, конечно, дня, чтобы без шума решить дело, но дождалась именно ночи, когда Таня спать легла, чтобы вышвырнуть на улицу в чем есть. Это у нее все было рассчитано. Принципиальная женщина. Соседи советовали подать в суд. Да кто ж на это решится. Вот вам, Мария Викторовна, наш путь к дому и все наши с вами разговоры о торжестве и радости... Теперь пускай она здесь, чистенькая, полазает. Посмотрит пускай на жизнь. Хотя бы походя. Полезно. А то несет какую-то наивную чепуху. Хорошо бы пройти к реке. Там овраги — чаще. Говорили они мало, по-прежнему. Лишь иногда Марии Викторовне удавалось обратить внимание Тани на какое-нибудь встречное чудо, например, на сорванный наполовину ветром и повисший транспарант, из которого ее воображение быстренько смастерило флаг «Веселого Роджера». Или на вымытую дождем головку брошенной куклы.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2