Сибирские огни, 1981, № 3

176 СЕРГЕИ ПЛЕХАНОВ воздвигает между ними стену, а значит, и вредит как интересам личности, так и об­ щества в целом». Таким образом, от ак­ тивности адвоката, старающегося восста­ новить истину в любом конкретном деле, обеспечить торжество справедливости в отношении подзащитного, зависит нрав­ ственное здоровье общества. (Старый мо­ тив русской литературы — не может быть счастливо человечество, если обойден хо­ тя бы один человек.) Сбруев и его друг Олег Муравин с юных лет мечтали творить добро и «воображали, что их роль — быть п о с р е д н и к а м и . Между отдель­ ной личностью и обществом. И призвание их — избавлять человека от изолирован­ ности, отторженности, созданной физиче­ ской или нравственной ущербностью. Вер­ нуть его в общество». Один стал юристом, другой врачом, для обоих и теперь глав­ ным представляется уменьшение страда­ ний, зла в окружающем мире. Правда, об­ щение с определенным кругом «пациен­ тов» изрядно деформирует представления Сбруева о соотношении светлых и темных начал в действительности: «сколько раз зло представлялось ему неким огромным, медузообразным организмом, сколько раз в минуты усталости собственная борьба со злом казалась ему ничтожной, малоре- зультативнойі Но однажды он вдруг по­ думал, что к а ж д ы й , даже чуть ощути­ мый удар отзывается во всем чудище. Л ю б о е пресечение несправедливости наносит в каком-то смысле урон всеобщей системе зла». Эти рассуждения главного героя повести исполнены какой-то картин­ ной выспренности, да и общий тон его вы­ сказываний о своей деятельности окрашен этаким театрализованным сочувствием к подсудимым с одновременным неприятием людей, требующих сурового наказания преступнику. Позиция последних явно ока­ рикатурена, они представлены кровожад­ ными филистерами. Так что симпатичный Сбруев оказывается, быть может, помимо воли автора, воинствующим апостолом ли­ берализма в делах правосудия. А противо­ положная точка зрения, высказанная не­ умными людьми, призвана выгодно отте­ нить его человеколюбивую натуру. На деле же это лишает проблему глубины, да и образ теряет объемность. Досадный про­ счет писательницы — ведь многие из обо­ значенных ею черт интеллигента достовер­ ны и привлекательны. Героя «об одной идее», с какой-то явно доминирующей чертой характера, мы при­ выкли встречать в сочинениях, отмеченных печатью нормативности. Однако привык­ нув (и справедливо) понимать норматив­ ность как наследие сороковых-пятидесятых годов, не упускаем ли мы из виду, что она может выглядеть по-разному. В том числе и как антинормативность. В таком случае «добрые» и «злые» просто меняются ме­ стами, вместо плюса пишется минус... Игорь Троицкий, герой повести В. Лева- шева «Двое», выглядит жертвой собствен­ ного оппортунизма. Талантливый шахма­ тист, которому прочили блестящее буду­ щее, в какой-то момент останавливается в своем развитии. Он откладывает рост на некоторое время: надо прежде закончить институт, потом еще задержка — аспиран­ тура, затем — необходимо защитить дис­ сертацию. /А пока Троицкий устраивал карьеру и быт, «поезд уже ушел», шахмат­ ная звезда его закатилась. Друг-соперник Игоря Марухов, напротив, никогда не счи­ тался «фаворитом» в спорте. И в личной жизни дела у него шли не блестяще: ни образования, ни денег, и семейный лад наперекос... Вместо того, чтобы хоть как- то бороться за место под солнцем (а для этого надо все-таки иной раз идти на компромиссы), Марухов нарочно лезет на рожон. Даже священные для любого шах­ матиста приметы и знаки удачи презирает. Ничего особенного не достигнув ни за шахматной доской, ни в жизни, ничего не доказав упрямой судьбе, он умирает в три­ дцать четыре года. Какой урок и кому пре­ подал несчастный упрямец? Вот собрались у могилы его товарищи — кандидаты на­ ук. В дубленках, с ключами от собствен­ ных авто... Можно, как будто, раздавать призовые места — прав тот, «кто с молоду был молод... кто вовремя созрел», но от­ чего же так щемит грудь у благополучно­ го Троицкого, пришедшего на похороны одноклубника? Он понял, что в безалабер­ ном бытии Марухова больше правды, чем в его «удавшейся» жизни. Игорь томится оттого, что, став соглашателем в мелочах, он незаметно изменил самому себе, своим принципам. Ведь «мальчишкой... Троицкий свято верил в торжество таланта над поль­ зой». Но будем реалистами — каков вообще смысл (да и есть ли он?) маруховского бун­ та против установившегося порядка жизни? А если это просто фанаберия неудачника, однажды осознавшего свой «потолок»? «Марухов обладал способностью отталки­ вать от себя. Он не боялся остаться без союзников. Один против всех — казалось, он стремится к такой расстановке сил, на­ рочно поддерживает в себе состояние не­ примиримости к окружающим». Однако Троицкий видит в этой неуживчивости то­ варища «хватку настоящей личности». Итак, Марухов всегда оставался личностью. Вот какова была его позиция: сохраниться, уце­ леть, не дать расползтись своему «я» там, где постоянно надо идти на компромиссы. Велик соблазн признать позицию Мару­ хова справедливой. Во всяком случае, она привлекательна — одинокий странник, упря­ мо бредущий наперекор стихиям. Но кра­ сота эта — чисто литературного происхож­ дения, красота парадокса. Если прикинуть маруховскую «модель» на действитель­ ность, заземлить ее, обытовить, то зрелище окажется не столь уже эффектное. Взять того же Троицкого — теперь в душе у него смятение: он изменил себе. А если бы он остался «чистым» шахматистом? Не терзало бы его сомнение: променял на деревяшки, на иллюзорный мир игры карьеру ученого, судьбу философа, мыслителя! От себя не убежишь: кому написано на роду быть не