Сибирские огни, 1981, № 3

І74 СЕРГЕЙ ПЛЕХАНОВ расти, борясь, либо пытаться вознестись, соглашаясь со всеми (или большинством) и тем самым «нарушить свои внутренние, правила». Мы знакомимся с Морозовым в момент для него переломный —молодой инже­ нер-горняк становится начальником участ­ ка на шахте. Это начало роста, карьеры. На всем протяжении романа Константин проходит своеобразный искус властью, че­ столюбием, и одновременно перед ним предстают примеры того, как погоня за удачей иссушает душу человека, способ­ ствует ее оскудению. Руководитель уголь­ ного треста Рымкевич начинал вместе с отцом Морозова и, в отличие от своего коллеги, пошел далеко — в немалой сте­ пени благодаря моральной нечистоплотно­ сти. Когда сын «неудачника» попадает в поле зрения преуспевшего приспособлен­ ца, старая рана в душе Рымкевича напоми­ нает о себе, и он, дабы заглушить укоры совести, пытается облагодетельствовать молодого Морозова. «Сводящий» их на­ чальник шахты Зимин полагает, что парню крупно подфартило, и вовсю подталкива­ ет его на сближение с могущественным главой треста. Но когда выясняется, что «протеже» вовсе не собирается принимать благодеяния, которыми Рымкевич хотел бы искупить низкий поступок, некогда пе­ речеркнувший жизнь Морозова-отца, Зи­ мин оказывается не в состоянии понять своего подчиненного. Слишком разнятся их принципы. Для молодого инженера есть только честные, «чистые» пути — будь то в общественном служении или в быту. Он не против того, чтобы делать карьеру, но он понимает это как творческий рост по заслугам, а не по связям и не в воздаяние за умение вовремя сказать нужное слово. Проводя между Морозовым и Рымкеви- чем разделительную черту, писатель вы­ страивает рядом с обоими героями груп­ пы, более или менее однородные по сво­ им взглядам на жизнь. Это, по сути дела, возрастные группы, хотя разрыв между младшими представителями «отцов» и старшими представителями «детей» может быть вовсе невелик. Старшие с юности трудились всерьез, жизнь и работа сли­ лись для них в нераздельную первосущ- ность. И у них просто не было возможно­ сти взглянуть на себя как бы со стороны. Эта полная «включенность» в дело — ос­ новной их общий признак, «родовая» чер­ та. Морозов же — представитель поколе­ ния, выросшего в относительном достат­ ке, не ведавшего многих тягот, выпавших на долю «отцов». Его сверстники, товарищи по клубу подводников, все никак не отре­ шатся от «игрового» варианта жизни. Им хочется и того попробовать, и там успеть — они словно бы страшатся раз и навсегда связать себя с одной областью деятель­ ности. Вот почему хобби занимает в их жизни столь же важное место, как и изб­ ранная профессия. Они склонны больше морализировать, чем «отцы»; рефлексия постоянная потребность в самооценке не позволяет им целиком отдаться Делу. Так и Морозов, одной ногой стоящий в игро­ вой половине своей жизни, а другой сту­ пивший во взрослую, большую половину, в которой ему предстоит реализоваться как личности, не может до конца сосредо­ точиться в кругу забот своих коллег по шахте. И хотя он понимает, что тяга к эк­ зотике — признак затянувшейся юности, свидетельство инфантильности, он не мо­ жет вполне отрешиться от игровых пред­ ставлений. Оттого в конце романа он так и остается на распутье, не решив оконча­ тельно: что делать дальше? Писатель нащупал серьезный конфликт поколений, который, по сути дела, не осо­ знается его участниками. В литературе прошлого мы встречали похожую колли­ зию между основателем Дела, отдавшим для его строительства все, добивавшимся своего торжества любыми средствами, и беспечным наследником, готовым пустить на ветер это самое Дело ради тех заман­ чивых «интересных дел», которыми полна жизнь. Но в романе С. Рыбаса конфлик­ туют уже коллективный «фундатор» и кол­ лективный наследник. Социальная значи­ мость этого противоречия гораздо шире, и потому она открывает, на мой взгляд, целое направление поисков для сегодняш­ ней литературы. С. Рыбас не выносит поспешных вердик­ тов: этот чинуша, этот подлец, а тот благо­ роднейший мечтатель. Но постоянно напо­ минает: решающий рубеж, возле которого в раздумье останавливается каждый,— нравственная ценность любого принимае­ мого решения; этого испытания не дано избегнуть никому. И подлинным интелли­ гентом оказывается тот, кто не уклоняется от выбора, кто в решительную минуту способен занять четкую гражданскую по­ зицию — чего бы это ни стоило. Такой ответ писателя на вопросы героев, в об- щем-то, традиционен, но главное — этот ответ верен по существу для среды, в ко­ торой живут и действуют два поколения романа. Но одно дело — производство, где за принятым решением следуют непосредст­ венные и вполне осязаемые результаты. Если же перенестись в область житейской морали, то все может показаться намного проще — мелкие грешки остаются на со­ вести человека, никак не затрагивая обще­ ство. Михаил Чулаки исследует в своей пове­ сти «Что почем?» как раз такой случай перевоплощения интеллигента по наружно­ сти в обывателя по сути. Аспирант-матема­ тик устраивается сторожить частные гара­ жи, дабы обеспечить ежемесячную при­ бавку к стипендии. Ничего вроде бы осо­ бенного — старая студенческая привычка прирабатывать. Но вот Вадим («скоро два­ дцать пять, половина диссертации написа­ на...») начинает врастать в делишки гараж­ ного кооператива — тут перехватил «гоно­ рар» за мелкую услугу, там получил хрустящую бумажку за расторопность. Войдя во вкус, он сам уже начинает искать клиентов, у него вырабатывается цепкий