Сибирские огни, 1981, № 3

ЛЕВ ШТУДЕН М і Роман Петрович, по мере того, как ноктюрн подходил к концу, все более воодушевлялся. Он уже мысленно отложил свой вечерний поход в кино. К черту удовольствия. Ему захотелось остаться в этом душном, замусоренном, опостылевшем классе. Они будут сидеть вдвоем. Слушать Шопена. Играть. И, может быть, ему удастся сказать этому парню на­ едине то самое, что способен говорить учитель ученику только в момент Посвящения. Красноречие сокровенного слова... Это будет перековка, пробуждение и преображение. Вот для чего надо поставить «неуд». Уро­ нить, чтоб возвысить. Удавалось же увлечь других. Почему бы не уда­ лось и с ним? Нет, какой необычный, однако, сегодня экзамен, просто на диво, вот ведь... Скрип иголки. Тишина. Студент сказал: — Тут, это. Шопена ноктюрн. — Сразу узнали? — Но-о-о, вы скажете... Мы его еще вчера с парнями крутили. Мы к вашему экзамену всегда, знаете, как готовимся? — Это, гм, приятно. Но вдруг вы ошиблись? — решил слукавить Роман Петрович. — Да как же! —глаза студента, от натуги выразить правду, сдела­ лись пламенными.—Там же в середине две царапинки!! Два щелчка иголка дает. Я послушал —вроде те самые. — Которые самые?..—опешил Роман Петрович, и его голос как-то сразу стал сипеть и сник. — Это. Два щелчка иголка дает. Вы разве не слышали? Дошло. По щелчкам на пластинке он узнавал музыку. Их и слушал. Это был конец. Если бы душа Романа Петровича была снабжена потрохами, то он почувствовал бы, как они оборвались и ухнули вниз. Кто-то приделал к жемчужной вязи ноктюрна лай шакалов, вой гиен, глиссандо автомобильного тормоза. — Не чешите свой прыщ. Вы заболеете,— грустно посоветовал Ро­ ман Петрович и раскрыл зачетку, испещренную тройками. По специаль­ ности там все-таки стояло «пять». «Что ж, по крайней мере, хоть играть будет добросовестно»,— подумал Роман Петрович и, понимая с отвра­ щением всю привычную фальшь этой мысли, поставил ему «три». Озяб­ шей рукой расписался. С робким интересом посмотрел на него. Парень взял зачетку не торопясь, по-хозяйски. Посмотрел — все ли в порядке? Уместил ее во внутренний карман пиджака. Осмотрелся: где авторучка. Вот она. Взял. Уместил туда же. Этот своего на столе не ос­ тавит. Интересно, он даже не обрадовался, не засуетился. Солидно, этак, поднял брови — с одной, мол, докукой управились. Наверное, соображал уже что-нибудь касательно следующей сдачи... Человек дела. Он пере­ стал быть жалким и неуверенным. Он был практичен. Куда практичней Романа Петровича. Он вырастал над столом, подтягивался, становился суровым. («Интересно, как долго я буду ждать когда-нибудь аудиенции в его приемной? Ох, долго... долго...») Несколько суховато мотнув на прощанье головой, студент пихнул дверь и вышел. Это было логично: он больше не зависел от своего экза­ менатора. Роман Петрович почувствовал страх. Ему показалось, что он будет всегда слабее тех, на чей стороне — логика и привычка действовать. Ему почудилось вечное рабство: игра души в тисках непреложности. Студент