Сибирские огни, 1981, № 3

146 АНАТОЛИИ ЗЯБРЕВ Не внушительной гордой громадой гля­ дится в такую ночь станция наша. Чем-то иным, нестойким, хоть и крупнотелым, и ввиду этой своей крупнотелости — будто беспомощной. Застряла меж двух гор и просит, чтобы ей помогли. Однако сами горы, вздыбившиеся, жестко, нарастяжку удерживающие плотину,— горы ли? Вчера были —да, горы, а сегодня, может, уже и нет? Сегодня клубящийся, взвизгивающий хаос. Мечутся белые шары, разбиваются они о тугой воздух над головами бегущих на смену рабочих. Насеченное лицо оттаивает, и соображе­ ние в твоей голове уже другое... Нет, все надежно, ничто не нарушит установленно­ го человеком на Енисее порядка. Вся вот эта бетонно-мраморная твердь есть наступательная сила... А в этой силе ты сам не последний мускул... И прочее начинает строиться в твоей голове, пока ты не уловишь, что уж и пыжиться начал от самоуважения. А оно-то сегодня как раз и не к месту. Хмыкнешь и пресечешь: хватиті А сказав «хватит», пустишь колесико мысли назад, в обратном, значит, порядке, чтобы оно, докатившись до какой-то сере­ динной зарубки, там бы и привстало. Ре­ альность—лучший помощник в работе. В мыслях, чувствах — реальность. Впрочем, у меня это не всегда выходит. Тяговая мощь лебедки, именуемой ля­ гушкой, три тонны. Ее, «лягушку», посадили в глубь шахты. При ней там Булат Субхан- кулов. Он взнуздывает «лягушку», будто лошадь, отпячивается, прослеживает быст­ рыми глазами за убегающим тросом. Сно­ ва переводит взгляд на лошадь... то есть на лягушку. — Э-эІ Поехали! —слышу, кричит Бу­ лат.—Гото-ово! — А через минуту насто­ роженное: — Ви-ираІ Юра Рычков, припав на четвереньк*, за­ канчивает крепежку верхнего блочка. Сви­ сающие полы пиджака мешают ему, засло­ няют то рожок ключа, то гайку. И ключ у него огромный, растопыристый, и гайки со­ ответственные — в два кулака. Юра скиды­ вает пиджак, бросает его в ноги, еще на­ легает на ключ-рычаг, потом отползает, не снимая взгляда с блочка, откуда протяну­ лись два поводка. И он, как и Булат, мол­ вит: — Поехали! Ви-ира! Над сгорбленной спиной Юры, на риф­ леном щите, стоит бригадир Митриков, ру­ ка поднята, он ловит голоса, идущие снизу. Он — передаточное звено между низом и верхом, где у потолка, над оран­ жевым светом, оранжево круглится мелкое, стушеванное высотой, женское личико. Гла­ за у женщины остры, конечно, по-соколи­ ному, потому что ловит она с высоты не движения пальцев на руке нашего брига­ дира, нет, а импульсы их. Вася чуть дернет двумя, большим и указательным, пальцами туда, чуть — сюда. И свисающий красный рогач, который прежде чудился мне яко­ рем наплывающего океанского корабля (впрочем, и теперь он мне им чудится),— тоже эдак: потяжку туда, сюда. А снизу — обеспокоенное, торопкое: — Стоп! Через минуту-две снизу опять протяж­ ное: — Ви-ира! Потом обеспокоенное, острое, как клин: — Стоп! Стержень — двухголовое существо. Ги­ гантский змей. Он в своем лежбище. Бри­ гадники давно говорят, что это змей и что он в своем лежбище. Он бестолковый, не хочет по-хорошему оставлять своего при­ гретого места. Не соображает, что, не по­ тревожь мы его, он сгорит в своем этом теплом месте. Не .хочет. Потому бригадни­ ки то за одну голову —дерг его, то за дру­ гую. С мощью в три тонны. Дернули — поотпустили. Снизу. Дерну­ ли — поотпустили. Сверху. Так идет скуч­ ная работа. Но чтобы без скуки — не гаси воображения: это двуглавое существо... — Ви-ира!.. Стоп!.. Ви-ира! Стоп!.. Митриков и подошедший мастер Иван Головкин относят очередного змея в шта­ бель. Надергали целый штабель! Мастер идет за автокаром, а бригадир, удрученно пригнув шею, стоит над штабелем: счита­ ет. Нет, не количество штук, это у него в нервах, а то, сколько рабочим завода, на­ ходящегося в Ленинграде, потребуется времени, чтобы изготовить вместо этих новые и привезти. Впрочем, и это он зна­ ет, вычислил еще до того, как рассредо­ точить бригаду по работам. Девчонка-крановщица догадалась пус­ тить нам сверху музыку, а сама все так же светится оттуда своим круглым личиком. Вдруг колет в мое сердце жалостью к самому себе и ко всему, что вокруг. Ужель это когда забудется и уйдет? * * * От уличной двери появляется широкая фигура человека, шапка -надвинута на пе­ реносье, а пальто белое от набившегося снега. Человек трет ладонью щеку, потом снимает пальто, шапку, отряхивает и остав­ ляет на табуретке перед вахтершей. Это директор. Оборачивается, глядит он, как от реки налетают, бьются о стекло тугие шары, рассыпаются, но осколки, не успев упасть на бетонные и гранитные площадки, подхватываются ветром и уносятся опять вверх, куда-то к вершине горы над рекой. Пучки прожекторов, изломанные и так же рассыпающиеся, делают шары эти то жел­ тыми, то лиловыми. Качает директор головой с уважением к такой силище: ну и крутоверть, дескать, разыгралась! Разлохматилась! Два десятка лет на Енисее он, директор, а все не привыкнет к таким вот срывам в погоде. И даже тогда, когда этот сиятельный зал, больше похожий на поле, еще блекло про­ ступал в схемах проектантов и надо было по нескольку часов, так же ночью, пры-