Сибирские огни, 1981, № 3

12 ЛЕВ ШТУДЕН играть самому —он даже подсчитать бы не смог. Да разве одну только эту вещь? Бывали случаи, когда одолевал эффект перенасыщения и лю­ бимая прежде пьеса,—хотя бы, например, «Аппассионата» Бетховена,— становилась до того заезженной и изжеванной, что наступал некий эмо­ циональный паралич, при котором мировой шедевр действовал на бара­ банные перепонки не слаще, чем производственная гимнастика. Потому-то Роман Петрович, опустив звукосниматель, буднично ото­ шел к окну. > Он не готовился слушать. Он злился на охламона, заставившего так долго возиться с ним, злился еще больше на самого себя и о музы­ ке, собственно, совсем не помнил. Такое его состояние длилось вплоть до начальной ноты, до первого вздоха на ре бемоль. Он удивился это.му вздоху,— как будто тот давал успокоение нервам. ЧуДкая ладонь опустилась на сердце. Словно бы уже с этим первым звуком он ощутил свободу, о которой мечтал... Или пока­ залось? Но когда над колыханиями фигураций баса воспарила тема крис­ тальной чистоты — сомнений больше не было: его захватил знакомый тихий восторг, захватил врасплох,—необъяснимо, неожиданно... Этой мелодии он всегда удивлялся и мог бы сравнить ее разве лишь с бел- линиевскими оперными кантиленами. Не зря Шопен любил италь­ янцев. В линиях этой темы была та белоснежная красота, которую излу­ чает, быть может, только что сотворенная мраморная статуя. Это была именно красота возникновения, рождения и первого, девственного зву­ чания Родившегося... Венера из пены морской. Торжественность даже какая-то чудилась в этом начале рождения,красоты, где, кажется, ни­ что не грозит покою. Но с какой же мучительной грустью эта белая тема вдруг устремляет себя в темное ложе элегии! Просто до испуга завораживающий эпизод. Именно к этому си-бемоль-минорному участку темы Восьмого нок­ тюрна никогда не мог привыкнуть Роман Петрович. Его это не только трогало, но всегда удивляло. Как же мог Шопен угадать в теме, испол­ ненной в первых тактах столь светлого и высокого покоя,— возможность такого ошеломляющего переключения в печаль? Ведь ничто ее как буд­ то не предвещает. По чистой логике мелодия могла бы длиться, не меняя снежных одежд, так же светло и спокойно, почти в невесомости, точно по воздуху,—торжественная и девственно-бесстрастная, развиваясь бес­ конечно, бесконечно.,. Нет, он не усматривал никакой очевидной необхо­ димости в этом роковом повороте на си бемоль минвр. Фокус гения! Он принимал это просто как данность, восхищался этим —и с него было довольно. Однако сию минуту он почему-то ощутил совсем особенный озноб, который означал не только упоение звуками, но что-то, уводящее много дальше — в самую темную тайну рождения красоты. Он увидел,—да, почти зрительно! — этот секрет, который в том-то и состоял, что фор­ мальной логики здесь нет и быть не должно. Музыкальная правда была в н е п р е д у с т а н о в л е н н о е ™ , в полной свободе движения. Это яв­ ляло собой, в полном смысле слова—- х о т е н и е душ и , каприз сердца, и здесь-то была логика, и в этом — истина. Если десятки раз перед этим Роман Петрович слушал Восьмой нок­ тюрн с бездумной радостью извне постигшего чарования, то теперь, ког­ да эту колдовскую струю высветил тайный луч Логоса,— он почувство­ вал страх. Музыка колотилась в нем так, будто его виски и грудь были отче­ канены из колокольной меди, где даже самым нежным звукам отвечал оглушительной силы резонанс.