Сибирские огни, 1981, № 2

90 С Е Р Г Е Й П Е С Т У Н О В — Да, давайте позорюем,— даже обрадовался Орлов.— Возможно, какая и налетит. — Мне бы счас хохлуху — не надо и крякуху! — снова выдал при- хмелевший Юра Лось. — Быстро, мужики! — заторопил всех Николай Владимирович, за^ метив усталость и хмурь на лице верховода. Первым поднялся Иван Иванович Орлов, мы тоже стали торопиться. — Как рассядемся, мужики? — спросил ^Николай Владимирович. — Решай. — Иван Иванович с Борисом на пятачок, мы все — по флангам в Камышовом озере. Над ним сегодня утром порхали. Думаю, и вечером потянут. Услышав первые выстрелы других охотников, мы наддали ходу. Долго в камышах копошились, пока не засели на облюбованных местах. Лет утки был хоть и не густой, но довольно веселый. Если слева зашла, то до самого правого фланга слышны были залпы — это значит, что утка прошла по всему нашему фронту. Да кроме нас чужие бабахали активно на разные голоса: по характеру охотника и — выстрел. У одного гулкие*со свистом, у другого даже со змеиным шипом, у третьего аж с заглотом каким-то. Каждый стреляет, как и ходит, по-своему — никого не спутаешь. За камышами друзей не видать, но слышно и знаешь точно, кто палит, а кто грустно молчит. Вот выдал раз пяток с резким хлопом Иван Иванович, Боря Радец- кий начал ему вторить своими самозарядными свистулами да все по ле- тячей, по летячей, хотя у них есть шикарная возможность приманить к себе резиновой подсадой на камышовые плеса, чтоб сидячую уж — наверняка. Но, видимо, друг друга стесняются бить по беззащитной: вот и грохают в небо, аж огонь летит, освещая и качая камыши. Я тоже раза четыре всадил. Одну даже крякуху, к радости великой зацепил, с выси прямо в колени мне сиганула. Заря среди бабьего лета в каждый вечер своя. На этот р^р она была удивительной, тихой и розовой, размахом вполнеба. Утка на такой заре беснует, в перевертыши играет на крыле, в спирали завинчивается, чему-то беспричинно веселится, взмывая вверх, ныряя вниз, позывая всех на радость. Даже с Заповедного озера хитрые толстозадые сидни не утерпели — встали на крыло. Но северной утиной волны на Зтот раз не хлынуло, хотя и без нее заря охотников повеселила. Вскоре взошла луна, камыши в ее свете помертвели, затаенно шурша, удлинились бледные пугающие тени, лет утки разом оборвался. Как ни странно, утка больше обожает темные сумерки даже с дождем, нежели лунную серебряную морочь. Она боится ее, свою даже тень на камышах различает, но не доверяет ей: вместо тени может оказаться пикокрылый остроглазый ястреб, от которого пощады не жди. Когда луна напрочь рассосала сумеречь, мы стали выбираться на сухое. Последними выплыли Борис с Иваном Ивановичем: они заплывали в лодках далеко, в самый центр — на так называемый Пятачок. Оказывается, все че'го-то настреляли. Мне доверили делить охотничьи трофеи. Ну и бабахают, выходя из густых камышей, заговорил взбодренный Иван Иванович, бросая свою добычу в общую кучу,— Один на том краю с каким-то даже крокодильим заглотом глюкаѳт да глюкаѳт. — Видимо, глюкалыцик засел с пушкой восьмого калибра. Заряд — кило бекасиника. Неужели до сих пор такие сохранились? — удивился посвежевший секретарь. — Всякие есть. Из такого бьет охотник, зажмурившись.