Сибирские огни, 1981, № 2

88 С Е Р Г Е И П Е С Т У Н О В которое надсаживается от кряка и хлопанья крыльев, которое бурлит рыбой и пенится от веселой игры пернатой дичи? К чему это? Ведь на отдых же люди припожаловали? . Но мы ведь тоже не виноваты, мало встречаемся с такими людьми: они все заняты, им все недосуг, а тут вдруг такая золотая минутка душу отвести. Но мы ее не отводим, а еще больше напрягаем,^ и больше не свою, а его, и так перенапряженную делами и заботами, уймой нерешенных проблем. Нет, уж, видно, судьба такая всех секретарей, всех верховодов: отвечать за все везде и всюду, даже у охотничьего костра, даже здесь, на вольготном лоне, за кружкой дикого чая, когда душа и сердце просят отдохновенья и покоя, как и те, сразу понявшие сладость мира, утки, беззаботно плавающие на Заповедном озере. Но где для сердца сыскать заповедный, уютный и тихий уголок в нашей бурной, зачастую страшно взбалмошной и нервной жизни? Где его сыскать? В глухом одиночестве? В глухой тайге? Но человек тянется к человеку, ища друг в друге тепла и понимания. И от жизни трудно убежать, она, как море, на тебя прибоями накатывается — и знай лишь успевай грести, не жди отлива... — От боя нет покоя,— Федор, шофер'Орлова, строго посмотрел на нас: олухи, мол, вы царя небесного, не даете мужику вздохнуть вольготно, хоть бы анекдот веселый траванули какой, а то сено да солома — это всем давно знакомо. И добавил на прямую: — Ребята, сразу видно, по- выдрыхались за ночь, а сейчас балаболят всякую чушь. Пора на зорю собираться: солнце вон уже по горизонту ходит. Устыдившись Фединых слов, мы начали суетливо собираться, поглядывать на малиновое солнце, на плывущие в небе розовые паутины, виновато покашливать, кхэкать, взбадривать друг друга: — Ещё по махонькой давайте! — Да, глаз бы надо повострить. — У меня ружье кривое. — Был бы глаз прямой да острый — из кривого попадешь. — Кстати, о девочках,— заморгал от горячего чая Боря, не теряясь никогда. — Ну-ка, что о девочках? — оживился грустный секретарь, стараясь, видимо, замять Федькин уж слишком тодстоватый намек; хоть и улыбался секретарь, а все равно не сдержал рвавшийся наружу вздох: такого омраченного, опечаленного мы никогда его не видели и не знали, как развеселить. Но Боря все-таки пытался: — Как-то раз приехал я с женою на охоту. Теплынь благодатная, паутины плавают, и комаров нет. Палатку растянули, ходим в пл'авках по берегу. На другом к<рнце озера какие-то мужики слоняются. По воде слышно хорошо. Вот один из них, глядя в нашу сторону, шумит: — Какой-то шах, гляди, пожаловал. Любовницу из гарема прихватил. Голенькие шастают, чисто Адам и Ева. Вот лафа сердягам! Жена, навострившись ухом, зашипела: Вон как про вашего брата толкуют. Без любовницы вы — ни на шаг! Закрючил он ее, подсадную утку, а сам гоголем выруливает,— поддакивает от безделья второй хрипатым голосом. Ну, мы выплыли с женой в резиновой лодке на плесо. Вижу: утки со спины заходят. Шумлю своей: «Ударь вправо!» Она влево разверну- ла. Ну, я тут под горячую руку не выдержал, святителя помянул. Все ясно, разочарованно шумит на берегу громкоголосый му- жик. С женой приехал. Любушку бы так не обложил. А так эвон как он ее, сердешную,— аж камыш гнется. Ну, жена моя услышала такое и давай меня охаживать веслом С тех пор я с женою на охоту не ездок.