Сибирские огни, 1981, № 2

И З К Н И Г И « Ч У Д Н Ы Й М Е С Я Ц ' 85 К его писательской судьбе я тоже немного причастен,— вдруг проговорил Орлов. Вызвал меня секретарь крайкома, говорит: «Надо, мол, найти бумаги, чтобы издать стотысячным тиражом великолепный, на мой взгляд, роман нашего сибиряка Алексея Черкасова «Хмель». Фондов, говорит, никаких нет, лимитов тоже. А чтобы ты упорнее искал, возьми на неделю рукопись и прочти произведение. Надо, мне кажется, человеку помочь: большой писатель народился». Я на целлюлозно-бумажный комбинат, с просьбой к рабочим, специалистам, рассказал что к чему. Поверили и выдали сверх нормы нужные тонны бумаги. Потом писатель сам приехал на комбинат, но уже с фургоном своего романа. Всем сделал дарственную подпись, а его в бригаду коммунистического труда приняли. С тех пор и дружба завязалась у нас с Алексеем Черкасовым. ’ Славный был человек, да быстро сгорел. Таким всегда живется трудно... А солнце, братцы, низэнько, вечер блызэнько,— пропел тихонько Юра Лось. — Возможно, северная потянет,— проговорил Николай Владимирович Штыгалов.— Позорюем до луны. Как вы смотрите, Иван Иванович? Согласны с нами за компанию? Можно за компанию и позоревать,— согласился секретарь, виновато растягивая в улыбке губы, глядя на часы.— Но я бы хотел вот что еще сказать. Видимо, нет писателя без обнаженного откровения души и сердца, а ложная мишура, какая бы она громкая ни была, осыпается при первом ветре, как тяжелая листва с осенних осин. И любой писатель за свои идеи, убеждения не побоится идти даже при нужде на смерть... , — Только так и поступали истинные писатели. Первым новоселом Петропавловской крепости из таких смельчаков был не кто иной, кажется, как Радищев за свое «Путешествие из Петербурга в Москву». А что бы, казалось, дворянину не жилось? Все было. И перловая каша, и масло к ней. А вот пошел добровольно на страшный путь. — Ничего себе вояж,— вставил слово Федор.— А среди нас найдутся такие смельчаки? — Он обвел глазами всех, строго улыбаясь, уперся взглядом в меня. — С нахрапом в душе — никогда! — поддержал тут же Федора Юра Лось, собрат по профессии.— Среди нас, шоферов, развелось тоже столько эгоистов, что ступить некуда. Вот стань ты на дороге с поломкой какой и пока полосатую палку гаишника из-под сиденья не выдернешь да в зубы кой-кому не вставишь, никто на твой СОС не остановится. Все со свистом мимо пролетают, а ты хоть сдохни! А раньше разве было так? — Чувство локтя теряем,— грустно изрек Боря Радецкий.— Потому что все крылатыми себя почувствовали. Летунами. Скорость им пода-' вай, крылья! — На кого, товарищ Радецкий, намек? — шутливо-строго нахмурился Орлов. Борис, смешавшись, разом побурел, но, быстро придя в себя, продекламировал стихи Василия Федорова, преднамеренно изменив первую строкуз Как живем мы? Как летаем мы? Все по-разному смелы: Воробьи летают стаями, Одинокими — орлы.