Сибирские огни, 1981, № 2

И З К Н И Г И « Ч У Д Н Ы Й М Е С Я Ц : 81 гула воду, отдыхает на жарком опаловом песке, не тужит, что ее окружает пустыня... — А здесь тоже поднимали целину? — интересуюсь я, обращаясь к секретарю райкома партии. — Поднимали в небо пыль,— грустно отвечает он.— Почва слабой оказалась. Где-то мы большую торопливость проявклй. Эрозия — это рак земли, рак почвы. С ней бороться почти невозможно. Черные бури уросят тысячи тонн гумуса — самого плодородного верхнего слоя пашни. И вот наглядная картина: через десять лет образовалась пустыня, и не затопи выдуй водой, были бы здесь целые песчаные пропасти. А так и овца жирует, и утка гнездится на всех .озерах... — И вот что странно. С этими озерами и край расцвел, с горы кажется Швейцарией. Вода кругом и зелень возле воды. Живность какая ни есть мельтешит. Сердце отдыхает. — А не катануть ли нам, братва* под «охранную грамоту»? — подал спросонья голос Боря.—Души отведем. Там и карася с окунем много. Я вмиг на ушицу надергаю. Рванули? А? Среди всех сорока озер было одно, самое заветное,— центральное, проточное и чистое, по центру канала. По зеркалу воды, камышовым зарослям, осочным плесам, по запасу мормыша и рыбы это озеро было самым большим, на скрещеньи всех перелетных путей водоплавающей птицы. Вот это-то озеро по предложению верховода этого края Ивана Ивановича Орлова, первого секретаря обкома партии, и было сделано заповедным. Никто из охотников не смел на этом озере произвести хотя бы даже холостого выстрела: грозил за это большой штраф, а вот мирно на берегу его посидеть и посмотреть можно, любуясь скопищем разноперой дичи. Особенность такого заказника сразу отметили сами утки и охотники. Лишь только произведут два-три выстрела на соседних озерах- угодьях, где с полей присела утка на разгул,— это служит для всех пернатых тревожным сигналом: из всех тридцати девяти огромных озер утка сразу тянет к Центральному, где ее никто не трогает. И так быстро, так скоро она эту особенность усвоила, что даже самых матерых охотников привело такое обстоятельство к великой досаде. Ну, представьте себе такую картину: утки видимо-невидимо, она рассыпалась по всем озерам, только знай себе стреляй. Но вот прогремели первые торопливые выстрелы, сразу же все небо затянулось крылатой мережью перелетной птицы — огромные табуны, взмывая ввысь, тут же падают на зеркало Центрального, давя от тесноты друг друга. Ты подходишь к этому озеру, видишь у самых ног плывущую нахраписто и свободно болотную курочку, рядом с ней разнаряженного, как на свадьбу, крякаша, кхыкаешь на них, рычишь и свистишь, но они даже ухом не ведут, знай себе мормыш выуживают из тины, хлюпаются в мелком плесе у берега, торчмя вскидывая над водою хвосты, как бы дразнят тебя, изводят, как и тыщи их собратьев по всему огромнейшему озеру. И хоть бы хны. Обнаглели за одну осень до того, что, когда сидят в досаде охотники под «охранной грамотой» — это на треноге большой жестяной красный щит, на котором белыми выпуклыми буквами начертано предупреждение: «Центральное озеро — место отдыха и покоя птицы. Заповедник!»,— то утки подплывают к ним под самые колени у крутенького берега: вот, мол, мы, рядом с вами, посмотрите, какие мы красивые, когда живые, вы, мол, здесь, добрые люди, наши друзья.— Они, видно, лучше нас умеют читать,— говорит самый старый из всех охотников, который сам-то по слогам слова складывает. — А сичас зсе Грамотные,— подтверждает молодой собрат. — Ушлые! Сразу дошло, что здесь им вольготно гулять можно. 6 Сибирские огни № 2.