Сибирские огни, 1981, № 2

и з к н и г и « ч у д н ы й м е с я ц * 79 камнепадких крохалей или вертких на крыле чирков, когда крякуха уже по густой теми прямо над твоей головой, учуя чужака-лиходея, испуганно замашет тяжелыми крыльями и, конечно, крякнет в страхе, а ты заполошно и нервно бабахнешь в небо, как в копеечку, а потом, после промаха, раздосадованный, будешь долго друзьякам объяснять, что крякуха пикирующим подранком унырнула в камыши, а там, считай, пропала, если нет под боком умной собаки. И даже если есть такая', она ее все равно не найдет, потому что ты твердо знаешь: крякуха ушла невредимой, но признаться в промахе в такого бомбовоза на расстоянии плевка тебе при всех, конечно, грех, вот ты и сочиняешь тут же охотничью притчу о смертельно подраненной крякухе. Когда уходит раненый чирок или даже белогрудка, даже широконоска— это полбеды, и ты об этом говоришь без досады, но когда из- под носа улизнула теперь уже страшно редкая крякуха да еще над твоей макушкой крякнула, полыснув от страха аммиачно пахнущим горячим пометом,— тут уж признаваться в своем растяпстве никуда не годно, а коль кругом темнота и друзья не видели твоего промаха, можно и соврать: на охоте все сойдет, потому как охотник без вранья — не охотник... И как же такое радостное явление можно пропустить! А потом друзья в кругу, на бережку, над тихой заводью, с рюмашечкой у костерка; когда и душа твоя, что утка на крыле; когда и шутки и прибаутки вприкуску с солоноватыми анекдотцами под хруст малосольных огурцов; когда любое словцо в дружеской компании к делу; когда любая фраза твоими друзьями оценена; когда ты, весь распахнутый и расслабленный, блаженно щеришься на всякую даже незначительную глупость твоего •приятеля,— ну что еще может быть прекрасней такого отдыха и от жен крикливых, и от дел торопливых! Вот мы сгуртовались впятером—друзья еще по юношеским шалостям и комсомольским самодеятельным порывам: тут и секретарь райкома партии Николай Штыгалов; журналист областного пошиба Борис Радецкий, наш теоретик по любви и специалист по анекдотам, но бойкий практик по комсомольским делам; Дима Филь'ков — местный егерь, ну, вылитый Ноздрев, особо когда у него пистоль на боку и ножик вдоль прорехи; наш бегучий Юра Лось — классный шофер, охотник по крупному зверю, но лихой мазила по чиркам; и я— Сергей Алехин, к писателям приблудший, охотник хилый и писака трусоватый... Все разные, пестрые, а сгуртовались — и уже отряд, «коллектиф!» Один денек и выпал нам такой, чтоб себя людьми свободными почувствовать, покуражить душу вместе в воскресный день середь бабьего лета. Сошлись, обрадовались, распугали уток на первом же Смирновском озере, заварили чай и в прихлебну ’с водочкой поехали в свои воспоминания, в шутки, притчи и, конечно, анекдоты.... — Ребята, чирки снижаются! — натужно зашептал я, пригибаясь к болотной кочке.— Ложись, мужики! Мужики повалились, кто где сидел, поразливали чай, хватам ружья. Стали ждать. Стая заполошных чирков, описав кривую над'озерком за три выстрела от нас, улизнула в камыши. За полоской зарослей только и раздавалось потом: чав-чав-чав да ква-ква-ква... Все мы, погрустнев, обмякли, опустили ружья на' траву. Первым пришел в себя Николай Штыгалов, предложил не без серьезного юмора: — Давайте, друзья, еще по махонькой за успех безнадежного дела. — За успех! — рявкнули все хором. Чирки от крика разом взмыли из-за камышей, потянули прямо к нам на бреющем полете. Они прошли от нас в пяти метрах, все мы сдуплетили в,азарте, по-японски оскаляясь, чтоб не так хвостало по скулам прикладом. Но чирки, не дрогнув, но как через что-то невидимое