Сибирские огни, 1981, № 2

28 ЛЕОНИД ИВАНОВ — Присядем-ка на травку,— и первым, шагнув к защитной полосе, опустился под развесистым тополем. Виктор последовал его примеру. — Не туда ученые смотрят,— жестко произнес Климов.— Задача- то ясна: каждое созревшее поле надо суметь убрать за два дня, а лучше за день! Чтобы никаких потерь от осыпания, от дождей. Читали ведь: на Кубани многие хозяйства управляются с уборкой озимых за четыре дня. Техника позволяет. Вот и в Сибири надо иметь столько машин, чтобы за пять-семь дней убрать все зерновые! Значит, надо думать не о жатке, не о том, как хлеба на землю сваливать, а о том, чтобы ни один колосок земли не коснулся! Для Виктора такое суждение было неожиданным. Отец говорил о принятом областным руководством решении вести уборку зерновых только раздельным способом. При этом решено сначала все силы бросить на свал хлебов в валки. Почему же Климов против жатки, которая может хорошо формировать хлебные валки? — Надо, Виктор Иванович, искать другие пути уборки хлебов,— продолжал Климов.— С тех пор, как повсеместно ввели раздельную уборку хлебов, выиграли немного, пожалуй, проиграли больше... Еще двадцать лет назад в Сибири успевали убрать хлеба до снега, и зяби ранней наготовить достаточно. Тогда все Хлеба убирались напрямую и нагрузка'на комбайн была выше. А теперь... Теоретически все, вроде, ясно: скошенные в валки хлеба подсохнут, недозрелые колосья дойдут в валках, сорняки высохнут, и комбайны будут выдавать из бункера совершенно сухое зерно. Виктор согласно кивнул головой. — Так вот, Виктор Иванович, теоретически-то хорошо, а практически все вышло не так. Оказалось, что в Сибири хлеб в валках просыхает медленно, и если валок попадает под дождь,— а осенью дожди часты,— то на просушку его требуется пять-семь погожих дней, но за это время опять может помочить. Чаще всего так именно и получается. И фактически почти все годы зерно, намолоченное из валков, было влажным, его надо было сушить и сортировать. И уборка стала затягиваться, почти каждый год в Сибири и Казахстане часть валков уходит под снег. Это же страшно, Виктор Иванович! Расставшись с Климовым, не спеша ведя машину по полевой дорожке, Виктор думал о его словах. Он, Виктор, и сам теперь согласен: в этом зеленом море хлебов и полезащитных полос — хороший отдых для души и тела. Но... если бы тут стояли чахлые растеньица, если бы власть над землей взяли сорняки, как бы он считал поездку по таким полям: отдыхом или наказанием?.. Мысленно поставил себя на место Крюкова у его поля, где пшеница начала уже желтеть, где много сорняков. Какой там отдых, если рушатся мечты об урожае, если результаты своего труда и труда сотен других людей под угрозой!.. Он всегда радовался, когда с родителями или с товарищами оказывался на лоне природы. Но то была радость горожанина, а здесь совсем иное ощущение... Ты здесь не потребитель, ты здесь созидатель! Ты участвовал в закладке урожая, в выращивании вот этих милых, веселых растений, ты ждешь от них чего-то особенного. А как же Крюков? Что думает он, когда глядит на гибнущую пшеницу? Виктор мысленно ставит себя на место Крюкова... Ведь могло быть свободным место агронома в Розовском. И его самого могли послать туда, и его действиями в первую весну,' конечно же, руководил бы Балыков. И он не сопротивлялся бы. потому что никакого опыта за плечами... Сегодняшняя, его радость за эти вот посевы — результат везения. Да, ему повезло, это несомненно.