Сибирские огни, 1981, № 2

17 4 А . Н И К У Л Ь К О В справедливо. Если мы не будем взвешивать вершины текущей литературы на весах русской классики, мы никогда не выработаем критерия истинной .ценности произве­ дений. Русская литература стала в XIX веке великой литературой общемирового зна­ чения, и современные писатели перед лицом нации, перед историей не имеют пра­ ва допустить, чтобы в эпоху их творчества литература стала бы мэнее великой, чем была. Есть и еще одна слабина в статье В. Шапошникова: он механически сопоставил семидесятые годы прошлого и нашего века. На то десятилетие столетней давности пришлись «Анна Каренина», «Кому на Руси жить хорошо», «Подросток», «История одного города». В наши 70-е годы, как мы знаем, не появилось чего-либо равного. Но ведь нельзя развитие литературы расчленять по пятилеткам или десятилеткаім, здесь можно сопоставлять только эпохи. В. Шапошников мало что доказал, отмерив такую спринтерскую дистанцию, когда речь может идти только о марафоне. Л. Толстого, Ф. Достоевского, Н. Некрасова, И. Тургенева, А. Островского можно сопоставлять в XX веке с М. Горьким, В. Маяковским, М. Шолоховым, А. Тол­ стым, А. Твардовским, Л. Леоновым. В. Шапошников взял для конкретного анализа произведения, которые отнюдь не являются вершинами даже внутри текущего литературного процесса. Но надо сказать, что он и оценил их отрицательно. Однако в ходе дискуссии выявилась тен­ денция оценивать положительно произведения примерно такого же уровня. Ну, ког­ да появляется комплиментарная рецензия, это еще ладно, это, скорей всего, мимо­ летная похвала по доброте души или по настырной просьбе пробивного автора. Но когда критик высоко оценивает произведение среднее в концептуальной статье, то это уже означает, что он в принципе удовлетворен средним литературным уровнем, что таково его идейно-эстетическое кредо. Н. Кузин, подтверждая свой тезис о том, что нет причин для тревоги, приво­ дит в пример рассказы молодого писателя П. Краснова, опубликованные в «Литера­ турной учебе». Да, П. Краснов человек способный, с острым взглядом на подроб­ ности действительности, он уже прорывается кое-где к тонким психологическим нюансам. Например, когда мальчик в рассказе «Кизяк» однажды увидел отца без­ защитным и растерянным, то почувствовал какое-то мальчишеское равенство с ним «и на время перестал доверять ему себя». Но совершенно очевидно, что художест­ венная убедительность пока проявляется у П. Краснова в эпизодах лишь сугубо ав­ тобиографических. В рассказе «День тревоги» молодой писатель попытался нарисо­ вать образ тети Мани, но получился не образ, не тип, а просто изложение трагической биографии женщины, вынесшей на себе в голодном селе все тяготы войны. Сейчас, в наши дни, это страшно звучит: рядовая трагическая биография. Но такова была реальность войны — массовость трагедии, и поэтому простое жиз­ неописание тети Мани ничего не сказало нам о личности, об индивидуальности ге­ роини. В чужие души писатель еще не научился проникать. Не выработана у него и собственная концепция жизни, его философия вполне банальна: «Мы только видим кругом жизнь, а сами никак не можем, не усреваем осознанно и свободно чувство­ вать каждую ее минуту, радоваться каждому ее подарку», «Жизнь как жизнь, и дру­ гой какой-то сейчас быть не может, потому что нет ее, другой,— принимай такой, какая есть». Если для Н. Кузина рассказы П. Краснова не просто обнадеживающий росток таланта, а пример истинной литературы современности, то понятно тогда, почему у него «нет причин для тревоги», но в таком случае больше причин для тревоги за критику, за снижение ею критериев. С этой точки зрения весьма сложный материал для раздумий дает статья Э. Шика «Декларации и их аргументация». Эта статья основана на прочной теорети­ ческой базе. Полемизируя с В. Шапошниковым по поводу тех же художественных приемов, Э. Шик выводит понятие «новаторство» за пределы формальных новаций и придает им прежде всего содержательную функцию, справедливо замечая, что многие «компоненты художественного творчества были выделены еще Аристотелем более чем две тысячи лет тому> назад. Стало быть, и классиков XIX века можно бы упрекнуть в назойливом повторении одних и тех же приемов».