Сибирские огни, 1981, № 2
Д И В Н Ы Е Д И В А из-за, берез светятся. Ветки деревьев не них ложатся, и оттого от них больше веет тайной. Крепостная стена с зубцами поверху из красного кирпича, в башнях темные щели бойниц... Все это исследуется подробнейшим об- разом, с соблюдением, как и положено в таких делах, осторожности и военной хит рости. Даже Раиска понимает, что перебе гать от башни к башне надо скорее, а кое- где и на четвереньках, прячась за пеньки. Как же, а вдруг — да неприятельская за сада в крепости! Чем дальше в лесную гущу, тем откры тия все более потрясающие. Ребятишки мои шалеют от волнения. Вертикальная ка русель, паровоз с вагонами, дорога, изогнутая восьмерками, разными кренде лями, ныряющая то в туннель, то под мост с оранжевыми арочными перилами, то взлетающая опять в гору. Затеваем игру в догоняшки по этой дороге. Раиска все больше выбегает наперехват, выныривая в неожиданных местах, на своротах крутых. Солнце, падая через разреженные верши ны деревьев, перемежается теплыми пят нами. Не сразу угадываешь, то ли это сол нечные пятна на девочке, то ли листья на липли. Окончательно выдохшись, саткусь на ка мень, упираюсь затылком в корявый че шуйчатый ствол лиственницы. Остро пахнет разогретой корой и землей и еще чем-то похожим на аромат черемушных цветов, когда их не много, а лишь одна ветка, за- терянная среди елового лапника, струится белизной. Да ведь весной пахнет! Дети-то вон как верещат. Соображаю: и это тоже она — ГЭС. Хочу сказать про это ребятишкам, но молчу, думаю, что поймут и без того. Если бы их отец не приехал сюда двадцать лет назад, не было бы у них ошалелой радости сегодняшней. Не грел бы осенний день так тепло и мягко, и синицы, может быть, так не звенели бы, они, синицы, селятся больше с людьми. — Папа, а ты что на ГЭС делаешь? — придвинувшись, спрашивает Наум. Я не помню, говорил ли я ему когда или нет.— Пап, а пап, что ты делаешь на ГЭС? — дергает он меня сбоку за воротник плаща. Он, Наум, на ГЭС второй раз. Этр Ефимка и Раиска впервые. А он — второй раз. Тогда мать привозила его закутанным в одеяльце, был праздник пуска первых агрегатов, и матерям разрешали брать с собой в машинный зал ребятишек. Гул, мозжание пола, скопление народа пробу дили в нем испуг, но он не заплакал, лишь кряхтел, топырил голову, силясь выбраться из стягивающих его одежек. — Да все ну... Все, что приходится. Гене раторы,— говорю. — А какие они, генераторы? — А такие... Знаешь... Тысячу тонн весят. — А сколько кит весит? — встревает Ефимка, он напрягается лицом и глазами. Конечно, воображение требует работы. Автобус катит нас так близко от Енисея, 10 Сибирские огни № 2 Н5 что из окна видно, как отбиваются от бе рега рябые, исчерна-бурые струи. Идем мы вдоль бетонного бурта. Наум не отво дит глаз от железной чащобы, что слева, под горным отвесом. — Что это? — указывает он. — Отсюда электричество распределяет ся. Какое в Красноярск, какое в Новоси бирск, а какое и дальше,— говорю.— Вон через горы провода потянулись, по ним-то как раз электричество... Наум уже поглощен другим: из зеленой вспененной глубины кѴо-то огромный пы тается выбраться, но не может и лишь вспучивает на все стороны белыми закру чивающимися струями, кажется, вот сейчас стекут струи и обнажится шершавая, че шуйчатая (почему-то чудится непременно шершавая и чешуйчатая) спина подводного великана. .Мать на всякий случай отводит детей подальше от бетонного бурта. Но чудови ще не появляется, у мальчишек на лицах испуг сменяется разочарованием. Чудище же, оставаясь в глубине, снова и снйва пы. тается пробить тугую и вязкую водную массу, выбрести наружу и не может. — Там кто? — таинственный вопрос Ефимки уводит меня дальше в фантазию. — Это... понимаешь...— полушепотом от. вечаю я и вполне серьезно озираюсь.— Это... — Кит,— подсказывает Ефимка и тоже озирается. — Китов в Енисее не бывает,— уточняет Наум авторитетно. Несообразность насчет того, что в ниж нем бьефе объявилось чудовище, в наших головах с той предрассветной рани 1967 года, когда в первый раз крутнулась тур бина, с той поры у нас такая фантазия. Бьет через турбину столб глубинной воды, но с тех пор нам не хочется поверить в реальность. Да, да, чудовище поселилось в этом вот чертовом пугающем омуте. Я благодарен детям, потому что их гла зами гляжу, их чувствами ощущаю. Во всю высоту, какую открывает синее звонкое небо,— красный торец, летящая отвесная плоскость, летящие овалы водо водов. Сходит с красной высоты Ленин, встре чает нас, склоняет голову над моими деть ми, глаза его полны радужных искорок. Пронзительная даль, забранная в белые сгены, укрытая клетчатым навесом, розо во-простреленная светом... мягкий гул. Лобасто лоснятся округлые лысые башен ки. Они похожи на ракеты, готовые взле теть, напрягаются, пульсируют в них мус кулы. В линию выстроены они в безуко ризненной белизне зала — впрочем, может, тут есть и другие цвета, но глаза ухватывают вот так, при входе в стеклян ные створы, только ее, белизну, и в стенах, и в шкафах, и в балках потолочных,— в безлюдье и опрятности. Поражает ощуще ние какой-то монументальной тишины. Да, да, этот неиссякающий уравновешенный гул входит в тебя, заполняет вакуумы твоих нервов, и в тебе вдруг вызревает тишина.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2