Сибирские огни, 1981, № 2
А Н А Т О Л И Й З Я Б Р Е В 1*4 нѳ трактор, а теплоходик, вспугнувший волну. Сразу за рекой круто, отвесно поднима лась до игольчатых звезд стена, такая же аспидно-черная, как грачиное крыло. Мы ходили туда и сюда, я слушал накатываю щиеся из нагорной части города придав ленные звуки; звуки долетали слабые, по тому что на пути у них лежала лесная ро ща, а вернее, не роща, а массив нетрону той, оставленной строителями тайги. Стена вдруг прорезалась серыми верти кальными полосами, обнаружилась ее зуб чатость. Полосы стронулись, обозначились еще какие-то силуэты. Ребятишки мои заогля- дывались. В лесу не оказалось луны. Ее я увидел над лесом — выбралась-таки! — остроко нечная, она, опершись на край красного об лака, уверенно набирала высоту. — Хлеба краюшка! Хлеба краюшка!'— заголосила с новой волной веселья Раиска, указывая на луну. Напрасно я волновал себя вопросом, как размещать дорогих своих гостей. Едва вер нулись, как в дверь стали заглядывать пар ни, жившие этажом ниже. — К тебе, что ли, приехали? — спрашива ли они в замешательстве, какое испытыва ет холостой человек При чужой семье.— А мы давче смотрим, раз прошли, два прошли... Догадались, к тебе приехали... Чего ты? Бери у нас постели. А если хо чешь, то к нам давай вместе с ними... У нас три койки в комнате. Поместитесь. Мы-то, холостые, где угодно, в любой комнате к ребятам подселиться можем. А ты давай. На другой день — Папа, а ты покажешь нам ГЭС? — первым был вопрос Наума, проснувшего ся, едва за окном прорезались сосновые макушки в синеве рассвета. — Это уж так. Это уж обязательно. Не пременно, сынок,— радуюсь я, оглядывая торчащие из-под одеяла всклокоченные головенки Раиски и Ефимки. Они еще по сапывали безмятежно, расслабленно, в уверенности, что папа и мама с ними и по тому утро будет таким же веселым, как был минувший вечер. Ах, был вечер! Пры гали у реки, кидали в воду обкатанные га лечные плитки, считая, сколько «блинов» сделает плитка, потом ездили на папе по комнате и уже в постели нагретой сказку слушали. Показывать ГЭС я веду ребятишек опять же на городскую набережную. Отсюда до самой ГЭС восемь километров или девять. Но она, ГЭС, отсюда начинается. Енисей в бетоне, как в модно скроенной рубахе, простроченной, расшитой. Река в этой рубахе нарядна и празднична. Осеннее солнце, еще теплое, ложится на гладкий бетон,игриво изламывается на ступенях, на покатых плоскостях, соскаль зывает в воду, а из воды, выпрыгнув. опять ложится оранжевым блином на бе тон. Сеі^ут тугую воду грудками утки, они цепочками держатся, уже вторую неделю, как здесь: летели с Крайнего Севера (там, в тундре, они гнездятся), держа направле ние на заграничный юг, и вот задержались, пока тепло, в черте города. Охотничий сезон в разгаре, в городе сколько-то сотен мужиков с билетами охотничьими, а, значит, и с двустволками, с собаками-утятницами. На водоплаваю щую разрешено охотиться тут везде, по всей реке. Но ни у кого не поднимается рука, чтобы выйти на рассвете в туман, сюда вот, на разглаженную тишиной реку и, дождавшись,— косячки утиные сойдутся кучнее,— пальнуть. Пальнуть и разрушить что-то в себе и в душах ребятишек, живу щих по домам, окнами к берегу. Пернатые широконоски чувствуют (не без понятия же!), что они пришлись допол нением к чему-то тут очень важному для людей, потому не отлетают, буравя груд ками речную струга поперек и вдоль, не торопятся на свой заграничный юг. ' — А что, они могут остаться и насовсем. Вода по стрежню не замерзает всю зиму. Да не только стрежню. А им-то больше ничего и не надо. Корм есть в воде, а если мало, так вон ребятишки наносят. В про шлую зиму вон там, ближе к мосту, зимо вал табунок. Ничего... Им тогда, может, и в тундру весной незачем. Пусть гнездятся тѵт, вон хотя бы у той заводи или у того берега под горкой,— перегибаясь через перильца, рассуждали люди, подбрасывая сверху в воду кто куски хлебные, кто крупу перловую, принеся в бумажном кульке. Наверно, это тоже входит в понятие ГЭС: доброта людей, тишина, утки... В тѳёжке, какую мы пеоесекаем, следѵя к автобусной остановке, бордово светятся папоротники, звенят на оголившихся оси нах зеленые синицы, перевернуто, хвостом вверх, клювиком вниз, порхают они меж чгохшими трубчатыми борщевниками и ла базниками, листья на которых еще держа лись жестяными щитками. Ефимка углядел красную доску на перекладине с резными деревянными конями. — Качеля, ребята! — завопил он истош но и метнулся зайчонком по шуршащим, толсто и пышно насыпанным на траву и д о ро ж к и листьям. Дальше, меж деревьями, обнаружились пирамидки, турники с кольцами, еще ка чели... Всем этим сокровищем ребятишки тотчас овладели с налету, как и положено такими вещами овладевать. Вон один уже висит (Наум) вниз головой, зацепившись за что-то ногами, другой скребется по гладкому столбу, поджима ясь коленями, а Раиска ревет, потому что не рассчитала' прыжок и шлепнулась с перекладины. — Э-э! — опять шумит Ефимка и мчится по лесу дальше, где сосны расступаются, а березы сходятся. Что же он там видит? О-ох! Серебряные башни куполами острыми, пикоподобными,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2