Сибирские огни, 1981, № 2
ЇЗО А Н А Т О Л И Й З Я Б Р Е В то — номера присвоили: Боря Первый, Бо ря Второй и т. д. Я для себя так и намечаю: Митриков — Вася Первый, Рычков — Юра Первый... И так далее. — Начнем теперь другое,— Вася Первый подхватывает меня, и мы семеним по ко ротким спускам, скоЛьзим по лестницам, закоулкам, приседаем в этих закоулках, чтобы на лету, в полумраке шахты, не буцкнуться о выступ. Про бригадира начальство толкует: «Ко рень видит. И ловок». Я приглядываюсь. Бригадир же все больше как бы старается убедить меня в обратном. Ну, в том, что он, как и все, если еще и не хуже. Дескать, начальству свойственно преувеличивать: никакого я корня не вижу, а что касается ловкости, то вон ловок Валерка Пешков, спортсмен наш, а не я. ' У бригадира, несмотря на молодость (тридцать-то, наверное, едва ли стукнуло), брюшко отдувается под синей тугой коф той. Впрочем, носил бы он кофту другую, не такую тесную, и фигура его не так бы округлялась. Медлителен он, обстоятелен, как дере венский старичок, и мысли в его голове, как ручей в равнинном лесу, где и трава, и мох, и насыщенная почва. Однако уже через два-три дня работы с ним начинаешь улавливать, что нет, голова его не туго- думна, мысль не как в равнинном лесу. — Решения у него по всякой работе са мые оптимальные,— поясняет Федор Фе дорович Зигфрид, начальник электроцеха, давно и основательно знающий нашего бригадира. Тут надо сказать два слова о Зигфриде, с ним нам каждый день встречаться. Пом ню, как-то я записал в дневнике: «У него свое, у Жигушкина (это о давнем челове ке,— фамилию я придумал), был один не достаток: он, встречаясь с новым челове ком, уже через минуту начинал открывать в нем слабости, недостатки. И постепенно открывал их столько, что уж не мог утаи вать, в себе отвращения к тому черовеку. Хотя понимал он, Жигушкин, не надо этого выказывать, это нехорошо, еще Чехов ска зал, что умен не тот, кто видит в человеке одни слабости. Другой же человек, видя в глазах собеседника недоброе чувство к себе, начинал волноваться и, естественно, отвечал ему, Жигушкину, тем же. И вот уж стояли друг перед дружкой два раз драженных человека и когда расходились, то оба друг о друге думали одинаково, почти одними и теми же словами: «А ка кая все-таки порядочная скотина этот субъ ект». Так Жигушкин прожил в нашем го роде четыре года, и за эти четыре года человек с тыщу успел восстановить про тив себя, в том числе и в инстанциях, и, между прочим, искренне недоумевал, от чего это к нему все так, и борцом себя считал социальным, крайне нужным го роду». Федор Федорович Зигфрид как раз на оборот. Он, кажется, слажен так, что ви дит в людях одни светильнички, теплая улыбка в его зеленоватых глазах всегда, и люди изо всех сил тянутся, чтобы никак не обмануть его мнение о них самих. И вот прикидывай после этого: кто боль ше социальный борец? Бригадир наш чем-то похож на началь ника цеха, я не говорю, чтобы уж так сов сем, но все же. Ловлю я Зигфрида на слове, утверждав шего, что решения по работе у нашего бригадира самые оптимальные. И думаю: «Стоп. Отчего бы быть им, решениям-то, оптимальными?» А вот еще присмотримся. — Ты, Юра,— говорит бригадир, загля дывая в стержневой паз и обращаясь к сапогам, торчащим из-под статора. Я по сапогам с напущенными на них штанинами не могу определить, какого номера этот Юра.— Ты, Юра,— замедленно, с паузами, говорит бригадир, сам же больше косит глазами в пазы, почти притискиваясь ще кой к ребристому металлу,— с того боку пробрался, а связки-то бандажа, оказыва ется, вот они. Гляди-ка. Отсюда их, думаю, сподручнее... Бригадир вынимает из кармана нож, на искось, под крутым углом сточенный (из полотна ножовки налажен, лентой изоля ционной для удобства обмотан), нацелива ется острием клювика и— раз, раз. — Видел? — обрывая жесткий, залитый иссохшей краской шпагат бандажа, уже не годного, подлежащего замене, он начинает улыбчиво щуриться. Улыбка у него не во всем лице и даже не в губах, не в глазах, а вокруг глаз, больше в подглазьях. Натянутость, что бы ла только что в щеках, ушла, щеки обмяк ли, а вокруг глаз, в сборочках морщин, улыбка очень довольного человека. Он подлазит ниже, примеряется, и на плече у него оказывается то, за чем мы с ним сюда влезли,-—обмоткодержатель. Я, глядя на этого уравновешенного, на чисто лишенного суеты парня, осваиваю новое для себя дело — генераторщика. Подставляю плечо, присев на корточки, извлекаю второй обмоткодержатель. На пригнутых ногах принять шестьдесят килограммов литой штуки — жилки под ко ленями дзинь, дзинь. Парень принимает третью штуку, у него, конечно, тоже — дзинь, дзинь. Я — четвер тую... Пот, конечно, на спине и над бровями, а усталости нету. Бригадир говорит, что... Да что это я все «бригадир» да «брига дир»! Договорились ведь — Вася Первый. Кому, может, покажется панибратством, Да ну их! Вася Первый отряхивает с бровей пот ребром ладони, говорит: — Время вышло. Пошли курить,— И объявляет по всем этажам и лабирин там, запрокинув голову, придерживая кас ку:— Кури-ить! Вот уж что не по мне, то не по мне: устал, не устал, а перекур, расслабляйся, нежь себя. Однако, порядок— подчиняйся. Лезем наверх. Опять закоулки, с присядкой, пере-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2