Сибирские огни, 1981, № 2

114 С Е Р Г Е Й П Е С Т У Н О В вездесущие воробьи. Вот же птица, воробей, незадачливая, то в вороньем, то в сорочьем, то в орлином гнезде, но подселится, чтоб чирикать во всю ивановскую, твердо зная, что хозяева не тронут, потому как рядом с воробьями и их детеныши. Одни лишь скворцы их люто презирают за неряшливость и нахальство. Но стоит покинуть им свои скворечни, воробьи за остатнее лето их так загадят, так замусорят, что бедным хозяевам по возвращеньи из зимовальных краев сызнова приходится по-черному лопатить, все до дна выскребать да на воробьев плевать. И вот на этом листвене я сразу заприметил потайной лаз в воробьиное гнездо в хилой утробе вороньего. Ведь и ворона-то не больно мастерица гнезда делать: крест-накрест уложит три прутины и— довольна. Сифонит отовсюду, ворона хвост подымет, перья растоцор- щит, сидит себе на яйцах, что сорока на колу, которая стрекочет и хохочет над вороной. Кто-кто, а сорока-то над вороной похохотать-по- стрекотать имеет право: уж она-то, непоседа-выдумщица, прямо молодчина! Терем свяжет, глиной смажет, самая расторопная хохлуша за нею не угонится — мастерица. И все для того, чтобы сорочат от ветра сберечь и от вороньего лютого клюва. Двери в терем с хитрецой, и дождь под чудной крышей не прольет, и вор не залезет. Снаружи терем видится лохматой копной, а внутри, что в бабушкином валенке, тепло и сухо. Не так ли и люди? Один терем мастерит, другой жить в нем норовит; один салазки возит, другой на них катается: жизнь без проказ не бывает... Но в Березовке люди, сразу видать, не заплечные лодыри: свои дома украсили и расписали; на дверях калиток витые из бронзы кренделя повесили; окна голубенью отливают, небо отражают; дома на высоких каменных фундаментах стоят, открытые солнцу, ветров не боятся, пазы просмоленным мхом жгутами червонят, листвяжные бревна медово горят; от домов сытным духом исходит, хмелинами, солониной, брагой и медовухой. Сразу видно, веселый люд в Березовке живет. И само село в хороводе светлых продувных берез. Лопоча листвой, они как бы песни селу напевают, полонив его в свои солнечные объятия, исходя на испаре березовым соком. Светлое открытое село в кругу березового, тревожного в грозы, нежного на солнце, хоровода. Можно сказать, песенное село. Едва мы в .него въехали, нас встретили с распростертыми объятиями, доверительными улыбками. Богатые гости и нам не в тягость,— улыбался здоровенный старик, увешанный до самого пояса медалями и орденами.— И правду говорено: за свой-то грош везде хорош. Располагайтесь прямо под лиственем, да бойтесь, чтоб вороны не обкаркали. Это еще те плутовки. Мы с каким-то радостным чувством обновления, как и в первый день^в Кедрачах, распахнули двери своих автолавок; закрутились лотерейные барабаны, с милой подкупающей зазывностыо улыбнулись наши девчата, когда рассыпал разудалую баян, а струйно-слаженные голоса подхватили и на крыльях песню понесли, изживая из гнезда ворону с воробьихой. Ярмарка сразу вошла в хоровод не только шумливы'х берез вокруг села, но и весело толкущихся людей, которые с шутками да прибаутками начали прицениваться к товарам. Надо им подбросить из нашего НЗ,— помягчел Иван Семенович. Для таких людей ничего не жалко. Вот же перевертыши в жизни какие происходят: два с е л а -д в а характера. Кряжи — угрюмые Березовка вроде бы сама солнце над головой несет. Да как же устоишь перед такими-то ясными людьми? Выбрасывай товары, да чтоб