Сибирские огни, 1981, № 1

176 Е. ЦЕЙТЛИН целью в апреле 1979 года я предложил ряд вопросов о «Бронепоезде 14-69» сту­ дентам Кемеровского университета. Стала трюизмом мысль: истинная литера­ тура действительна «на все времена»; это, конечно, так, но тем не менее одни про­ изведения оказываются «созвучными» но­ вому времени, его идеям, другие — нена­ долго как бы отходят для читателя в сто­ рону, в тень. Мы договорились со студентами: не сто­ ит повторять традиционно - безличное «классика остается в строю». «Безличных» ответов не было. Почти не было... Передо мной лежала стопка студенческих работ. Одни уместились в несколько строчек, дру­ гие занимали много страниц. Здесь были непосредственные читательские признания и аналитические разборы, категоричные высказывания и вопросы к самому себе. Замечу: это были отзывы читателей эсте­ тически развитых (студенты учились на фи­ лологическом факультете). Однако специ­ альными знаниями по творчеству Всеволо­ да Иванова они еще не обладали. «Когда' читаешь повесть Всеволода Ива­ нова, кажется: из мчащегося потока вре­ мени выхвачен один из его моментов и — совершенно не «обработанный»' — зафик­ сирован пером. Кажется: с читателем гово­ рит не автор, а время. Отсюда и трудность выделить главного героя повести. Кто он? Пеклеванов? Вершинин? А может быть, Син Бин-у или народная масса? Время проходит, но не может пропасть бесследно. Так и люди... В повести много смертей — смертью автор проверяет пра­ вильность жизненной позиции героев. Мне кажется, это один из моментов, позволяю­ щих говорить об идеологическом превос­ ходстве большевиков. Стоит сравнить, как умер капитан Незеласов и как умер китаец Син Бин-у. Смерть последнего, несомнен­ но, символична. Это не утверждение соб­ ственного «я». Это утверждение гордого «мы». Здесь «мы» не абстрактное понятие: оно имеет свое лицо, свою речь, свое сло­ во. Вспомним режущее слух: «О-а-а-а-о!!» Это гневное слово масс, готовое сорваться в торжеств-ующее «у-у-у-раі Ура» (Е. С у р- к о в). Разумеется, и в наши дни «нейтрального отношения к повести быть не может. Либо положительное, либо — отрицательное...». Автор приведенного высказывания при­ знается: «Сразу после прочтения у меня возникло именно отрицательное впечатле­ ние. Мне вдруг показалось, что лю4и живут здесь какой-то неестественной жизнью. Но потом... Образы героев приблизились ко мне. Вот Пеклеванов. Я думаю: как может в одном человеке соединиться внешнее физическое несовершенство и богатейшее внутреннее содержание? А как ярко очер­ чен Вершинин и его отряд. Крестьяне, про­ летарии, «люди чужих земель». Их объеди­ нило многое — ненависть, страдания, жаж ­ да счастья». (В. П е т у н ь к и н а ) . Время многое меняет. То, что читателям 20— 30-х годов казалось просчетом пове­ і сти, сегодня представляется важным ее до­ стоинством. «Понравилась ли повесть? — переспраши­ вает себя студентка С. Пыпа.— Да, понра­ вилась... Может быть, больше всего своей необычностью. Многие мысли автора обры ­ ваются неоконченными, буквально на по­ луслове. Конечно, это своеобразный прием Иванова, тдк он заставляет нас осмыслить происходящее, оценить. Оценить не сразу, а постепенно. «На одном дыхании» повесть не прочесть. Отвлечения в сторону, обду­ мывания порой'затягиваются. И вот оказы- зывается: ты размышляешь не только о ге ­ роях, но о мире вообще, о смысле жизни и смерти, о самой себе». Своеобразие художественного произве­ дения читатель все чаще постигает, углуб­ ляясь в собственный эстетический опыт, со­ поставляя книги разных писателей — совре­ менников, классиков. «...Впервые я прочла у Вс. Иванова имен­ но «Бронепоезд». Это слово — «впервые» — можно употребить не раз. Впервые встре­ тила я столь органичное и яркое сравнение жизни людей с жизнью природы. Впрочем, нет, это не просто-сравнение.'Человек пред­ стает как частичка единого гармоничного мира. Человек у Иванова велик, прекра­ сен и вечен». (М. Б о н д а р е в а ) . «...Особенно восхитил пейзаж Всеволода Иванова — столько в нем поэзии и м уд ро ­ сти. Не могу удержаться от цитирования: «Пахнет земля... травами осенними, тонко, радостно и 'благословляюще... Леса неж­ ные, ночные идут к человеку, дрбжат и ра­ дуются — он господин... Человек дрожит — он тоже лист на дереве огромном и пре­ красном. Его небо и его земля, и он -г- небо и земля... Тьма густая -и синяя, душа густая и синяя, земля радостная и опьянен­ ная. Хорошо, хорошо :— всем верить, все знать и любить. Все так надо и так будет — всегда в каждом сердце!» (И. Т е р е х о в а ) . И новый читатель Всеволода Иванова не просто идет к «Бронепоезду 14-69» — на этом пути есть и преграды, и прозрения, связанные со становлением личности, с от­ крытием для себя большого человеческого мира. Вот один такой путь. «Я прочитала Всеволода Иванова в клас­ се девятом,— рассказывает Т. Лисенкова.— Тогда больше других понравились роман «Похождения факира» и рассказ «Сокол». В «Факире» поразила какая-то яркость, «детскость» восприятия мира, в «Соколе» — необычность происходящего. Удивление человеком как таковым, несломленность че­ ловеческих душ — все это я нашла у Вс. Иванова. И приняла его... Но «Партизанские повести» тогда не дочитала. Они показа­ лись слишком Простыми, ясными. Теперь поняла: они были еще сложными для ме­ ня. Как ярка, как «аппетитна» жизнь в «Бро­ непоезде 14-69»! Может быть, оттого столь страшна и йелепа смерть, которая разру­ шает ее. Железный бронепоезд — вопло­ щение этой смерти. Захватив бронепоезд, партизаны утверждают жизнь: вместе с ними воспринимаешь ее как удар... Поразил