Сибирские огни, 1981, № 1
116 РИММА КОВАЛЕНКО ' Такая просьба показалась Зое Петровне неуместной. Новый зам, по ка Столетов болел, показал себя, что называется, с самой лучшей сто ронні. Подковырка образовалась сама собой. Собрались в кабинете первого секретаря перед завтрашним бюро и вдруг кто-то на смешке» пока все рассаживались, возьми и скажи: — Редактор —Лень. Если с инициалом, то —О! Лень. Или Олень, смотря какому остряку на зуб попадет. Зоя Петровна возмутилась: — Стыдно. Слушать нечего... Ким Васильевич ее поддержал. А сейчас вспомнил и расстроился. Лешка убежал к приятелю натаскивать того перед контрольной. Мо лодцов обиделся: «Заборзел. Режимишь». Хорош хранитель великого и могучего русского языка. Сидит у Зои Петровны, хохочет, сотрясает живот. И Зоин папаша хорош: ты, говорит, на Новодевичьем затеряешь ся, а у нас будешь на виду, единственным в своем роде. Папаше восемь десят, Молодцову семьдесят два. Что есть такое в человеке, если он в преклонные годы может вот так шутить? И что есть рядом с этим его сомнения по поводу фамилии нового редактора. Да, Лень, Олень, тили- лень, вы о чем, товарищи? Вы к кому? Ко мне? По какому вопросу? Да, да» вполне возможно, что у Зои Петровны была в роду прабабка во рожея. А у Деня был ленивый-преленивый дед. Больше вопросов нет? Спасибо за внимание. В прихожей залился звоном телефон. Катя пошагала туда. — Кто это? — крикнул Ким Васильевич. — Шубкин. — Давненько не звонил. Дай мне его. Взял у Кати трубку, услышал тихий голос Шубкина. — Ким Васильевич, приношу извинения, что тревожу вас столь поздно. Не забыли? — Что именно? Забыл. И сам забыл и все забыли. Только услышав голос Шубки на, вспомнил. «Трутень под опекой»! Фельетон, который должны обсу дить на завтрашнем бюро. Впрочем, поправить не поздно. Сначала об судим фельетон, потЬм утвердим редактора. Уложимся. — Я о Лошкареве,— все тем же затхлым голосом произнес Шуб кин, —ему надо присутствовать на бюро? Лошкарев — герой фельетона. Да если по чести, то и Шубкину на бюро делать нечего. Не о нем же будет разговор. А фельетон уже навеч но припаялся к газетной странице. Но не хватает пороху сказать: «Ни Лошкарева, ни вас, Шубкин, беспокоить не будем. На бюро будут чле ны бюро, этого достаточно». Но не мы, как говорится, завели Шубкина, не нам озлоблять его по восходящей. Вернулся Лешка. Пальто и шапка заметены снегом, даже валенки на крыльце не отряхнул. — Папа, знаешь, у кого я сейчас-был? У Генки Лошкарева. Этим тоже хорош маленький городок: хотел бы кого забыть, так не дадут. — И как он? Напишет завтра контрольную? — Папа! Ты зачем про контрольную? Охолони, сказал он сыну, — как-нибудь без твоих трагиче ских возгласов обойдемся. Не дави извне на события. — Извне да? — насупился Лешка.—Это не извне. Это Шубкин ваш извне. Катя подошла к сыну, сняла с него ушанку, провела ладонью по темным волосам. Лешка уткнулся ей в грудь и заплакал. Этого еще не хватало. Ким Васильевич пошел в большую комнату, прибавил звук у телевизора.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2