Сибирские огни, 1980, № 12

74 ЭДУАРД БУРМАКИН запаха, что происходит вокруг на многие-многие километры в эти весен­ ние часы. Еще не вернулись перелетные птицы, но воробьи утрами уст­ раивали у меня под окном неистовый гай, собираясь стаей и крича, чи­ рикая во все воробьиные глотки. Когда солнце заглядывало в мое окно, я писал Альке письма. От нее я гоже получал почти ежедневно. Мы были бестолковы в своих письмах. В них было мало логики и здравого смысла. Были прежде и более всего беспомощные попытки передать чувства, которые испытывал каждый из нас в ту минуту, когда писал письмо, когда думал о другом. Поэтому я почти не писал Альке о своей работе, о школьных делах, тем более, что ничего примечательного не происходило. А она не рассказывала мне о той обыкновенной буднич­ ной жизни, которой теперь жила. Альда даже не ответила, наверное, просто забыла, на мой вопрос о том, как ее встретили родители, не сер- 'дил'ись ли за поездку ко мне, она ведь им в этот раз сказала правду. И все-таки нам были нужны, необходимы эти письма, в них содержалась столь важная для каждого из нас информация, что каждый перерыв, хотя бы в один-два дня, повергал нас в уныние и беспокойство — что случилось?.. А в школе все продолжалось затишье. На моих учеников тоже дей­ ствовала весна, они все чаще погружались на уроках в сладостно-дре­ мотное состояние, задумчиво поглядывая в солнечные окна. На лит­ кружке читались сплошь стихи про весну, в которых нередко вдруг проскальзывали робкие любовные нотки. Смущенные поэты краснели, у них срывался голос, когда они доходили до этих откровенных строк. Потом начались контрольные работы, запарка, беспокойство, ежеднев­ ные дополнительные занятия с отстающими до позднего вечера. И лишь дня за два до конца этой длиннющей третьей четверти, когда оценки проставили в журналы, стало ясно, кто из учеников выкарабкался, а кто так и остался с безнадежной двойкой. В самый канун весенних каникул состоялось собрание коллектива школы, окончательно все решившее. Приехал начальник отдела учебных заведений управления дороги, красивый, пожилой мужчина, с густыми седыми волосами, высокий, огромный, в светло-серой железнодорожной форме. Едва увидев его, я подумал, что он, должно быть, человек умный и добрый, а значит, сможет по справедливости разобраться ,в нашем конфликте. Но мой энтузиазм охладила Надежда Сергеевна. Оказыва­ ется, она, как и большинство учителей, уже знала, что вопрос решен, — нашего директора снимают с работы и переводят в другую железнодо­ рожную школу, на другую станцию. «Выходит, наше собрание — пустая формальность?!» — возмущался я. «Выходит так, Алексей Федоро­ вич...» — тоже невесело отвечала Надежда Сергеевна. «Неужели ниче­ го нельзя изменить? Дружно выступить на собрании... Доказать! Ведь это неправильно! Несправедливо!» «Это мы так с вами думаем, Алексей Федорович. А можно и по-другому рассудить. Как в управлении... Ни­ колай Михайлович — директор, руководитель, а в школе много лет идет драчка в коллективе, значит, он не справляется с руководством...» «Мо­ жет быть, это и логично, но все равно неправильно! Разве он виноват в наших распрях? И кто их затеял и все время затевает? Кто? На мой взгляд, плохие учителя!» «Попробуйте, скажите им, что они плохие учителя...» «Значит, мы должны будем на собрании смирненько сидеть и спокойно наблюдать, как Николая Михайловича будут топтать и сме­ шивать с грязью?!» «Я не думаю, что все будет выглядеть так грубо. Нет! Они ведь теперь все успокоились — знают, что победили, что ди­ ректора с должности снимают...» «Ну, нет! Я им нарушу покой! Я не промолчу!» «Это ваше право, конечно, Алексей Федорович, но вряд ли вы чего добьетесь... А они и так против вас...» «Тем более! Я их вовсе не боюсь!..»