Сибирские огни, 1980, № 12

СОЧИНЕНИЕ НА НЕЗНАКОМЫЕ СЛОВА 73 убеждала, что я никогда не умру. Но мне новее не нужна была никакая логика доказательств, мне достаточно было, чтобы она меня обняла, чтобы я почувствовал ее, родившую меня, давшую мне жизнь, чтобы по­ верить в бессилие смерти. Я медленно успокаивался, но и до сих пор помню тот страх. Еще в детстве я, вместе с бабой Шурой, вполне разделял точку зре­ ния средневекового врача Парацельса, верившего в самопроизвольное зарождение жизни. Баба Шура, к примеру, была убеждена, что в гряз­ ном белье, если оно достаточно долго лежит нестираным, непременнб заведутся мыши. Наверное, поэтому она столь часто устраивала пере­ ворачивающие в доме все вверх дном стирки. Однажды я сам был сви­ детелем зарождения жизни в старой, вросшей в землю, заплесневевшей бочке, стоявшей в нашем дворе возле угла дома под водостоком. П-ро- шли теплые летние дожди, и бочка наполнилась до краев. Мы с ребят­ ней целый день пускали кораблики, плескались и брызгались водой из этой бочки. А на следующий день я заглянул в бочку и увидел в воде маленькие живые существа, резво плавающие густой стайкой. Кдо-то мне объяснил, что это головастики. Что за головастики? Откуда они взя­ лись? У них действительно можно было различить подобие прямоуголь­ ной головы, вытаращенные глаза и крошечное рыбье туловище. Я-то их видел впервые, и не мог не удивиться их облику, тому, что они жи­ вые и плавают, кажется, даже играют друг с другом. Играют? Не может быть! Но они шныряют взад и вперед, будто гоняются один за другим. Есть ли у них мозг? Наверное, нет,— решил я. Но они живые! Значит, они способны чувствовать. Жизнь — это чувствительность. Как просто и как все объясняется чувствительностью, это непременный признак жизни. Я всегда ощущал жалость, когда встречался с беспомощной, осо­ бенно с едва начавшейся, только-только ставшей чувствовать, жизнью. Что же может быть величественней и прекрасней! Я и до сих пор не перестаю удивляться тем бессчетным формам, в которых существует жизнь на Земле. Я с наивной готовностью невежды верю многочислен­ ным гипотезам о возможности жизни на ближайших к нам планетах и тем более в отдалеаных мирах, хотя никаких 'доказательств ее сущест­ вования нет. Если и есть какой-то смысл, закономерность, в развитии, в изменении природы, то не в том ли он и состоит, чтобы рождать жизнь?! , Такой мой личный настрой, очевидно, объясняет то, что я люблю весну. Наверное, и в этом случае слово «люблю» мало о чем говорит... Я начинаю думать о весне с первым снегом. Я радуюсь, когда день уве­ личивается на первую светлую минуту и потом живо движется к солнцу, к весне. В феврале я уже ловлю, ощущаю многие признаки близкой вес­ ны. Март и апрель — мои самые любимые месяцы, и я даже испытываю странное желание, чтобы они не кончались, тревожа и радуя наступив­ шей, то по-сибирски робкой, нежной, то стремительной и горячей, вес­ ной. Тут наступает пора оживших, набухших, пахучих почек на деревь­ ях, первой пронзительно зеленой травы на бугорках и самых первых бабочек, жучков, мушек, которые торопливо начинают новую жизнь, при­ давая высокий смысл каждому явлению в проснувшейся природе — от ‘ солнечного света и тепла до первых весенних дождей, потому что все это нужно, все это есть ради жизни. После уроков я не торопился домой, а уходил далеко за поселок по кривой, весенней, дороге, где открывалась степь и беспрепятственно ле­ тали лохматые, бестолковые молодые ветерки. Сильно пахло снегом, душным запахом лежалого сена, а игривые ветерки приносили с собой новые и новы^, иногда неожиданные, ароматы. Иметь бы чутье собйки, волка, тогда можно было бы стоять вот так часами, узнавая по волнам