Сибирские огни, 1980, № 12

68 ЭДУАРД БУРМАКИН мстит!» Я с трудом восстановил тишину: «Все! Хватит! Больше на эту тему сейчас говорить не будем! А вы все подумайте.3 Пока я произносил эти слова, в классе произошла какая-то переме­ на, стало тихо, и, вдруг я заметил, что почти все смотрят в одну сторо­ ну— на вторую парту в левом ряду.'За ней ридели д^е толстощекие де­ вушки, казавшиеся в детской школьной форме п'ереростками. Это были Зина Шонина и Зоя Сухова. Действительно, очень дисциплинированные. И вполне успевающие по всем предметам. Правда, в своем активе я их не числил. Теперь весь класс смотрел на них. Зоя и Зина забеспокои­ лись, заоглядывались, потом воззрились в открытые учебники и замер­ ли, не шевелясь. Я понял, почему все смотрели на них! Они, очевидно, и были информаторами у Анастасии Филипповны. Такое редко остается надолго в тайне. На лицах учеников было явственно написано: «Ладно! Сейчас мы вас не тронем. Но все равно вам это даром не пройдет». Ни­ чего предосудительного не произошло и после окончания урока. Зоя и Зина спокойно собрали свои портфели и пошли домой. Успокоился и я, но, выходя из класса, спохватился, что надо бы мне поговорить с Сели­ верстовым, убедить его, что извиниться все равно придется... Я стал оглядываться по сторонам, Селиверстова не было. Впрочем, успею я еще поговорить с ним. Мне хотелось бегом бежать домой! Что,там Алька? Как она? Долго ли спала? Что сейчас делает? Может быть, затеяла уборку? И встретит меня в переднике, с косынкой на голове, с тряпкой в руке?.. Я никогда еще не видел ее в этих доспехах домашней хозяйки, но отчетливо пред­ ставлял, как она будет выглядеть. Как тогда преобразится мое жилье и долго-долго будет помнить нежные руки маленькой хозяйки. А может быть, она уже давно поднялась, сделала уборку и теперь надела то, на­ ше, голубое шелковое платье и сидит возле стола, читает книгу и ждет меня? «Любимая! Если бы ты знала, как ты прекрасна! Неужели природа создает такие прелестные существа, ни черта не смысля в красоте? Не­ ужели это у нее получается случайно? А помнишь, ты говорила, что при­ рода начинает из глубины? Я тогда не понимал даже, о чем, собственно, речь-то... Теперь, кажется, понимаю... Природа, бедняжка, слепа. Она старается собрать из хаоса то, что может жить, что станет не хаосом, а гармонией. А гармония — красота. Вот с чего начинает природа! Вот с чего! Ты согласна? Ты — моя жизнь. Да, да, не только своя жизнь, но и моя! И ты прекрасна! Как ты прекрасна, Алька! Я боюсь иногда к тебе прикоснуться, как к нашему раннему букету черемухи... Алька! Я буду твоей водой в банке, твоей землей, ты пей, собирай соки, чтобы жить, чтобы я мог тебя видеть, чтобы я тебе был нужен... Я все еще чувствую себя очень часто виноватым, мне кажется, что я поступил с тобой так же, как вот с этими черемуховыми веточками, разбудив их среди зимы... Видишь, они уже пустили корешки и поняли, что их обманули — они рас­ пустились не в земле, а в банке с водой. К черту банку! Я хочу быть тво­ ей землей! Как приятна и легка твоя тяжесть!.. Какая счастливая участь быть твоей опорой!» Я произносил, сочинял этот монолог про себя, идя из школы домой, но так реально представлял себе, что гово­ рю его слушающей меня Адьке. Все те дни я только тем и был занят, что думал об Альке и говорил с ней, то в мыслях, то наяву. Я не писал стихов, но чувствовал себя поэтом. Сбылись мои мальчишеские лите­ ратурные мечтания. Щурка Канторович с завистью и восхищением гля­ дел бы на меня,— на человека, переполненного поэзией. Я ощущал себя сильным, красивым, ловким и стройным, как все артисты цирка, кото­ рым я пытался подражать в детстве. Сбылись и эти мои ребячьи жела­ ния. Я часто подхватывал Альку на руки и носил ее, смеющуюся, из угла в угол, воображая себя солдатом, спасающим ее из огня, а то вдруг