Сибирские огни, 1980, № 12

СОЧИНЕНИЕ НА НЕЗНАКОМЫЕ СЛОВА 55 языка, что в последующие годы нам совсем не составляло труда усваи­ вать новые и новые знания, справляться с новыми словами и оборотами. В букваре, по которому мы учились читать, были знаменитые сло­ ва: «Мы не рабы, рабы не мы!» Наша первая учительница воспитывала и учила нас так, что мы никогда не смогли бы стать рабами. Она учила нас вольности, свободомыслию, на каждом уроке, когда давала возмож­ ность понять до конца все, что объясняла, когда поощряла наши неуем­ ные фантазии по поводу или не.по поводу урока. Она учила нас свобо­ долюбию, никогда не крича на нас, не добиваясь соблюдения дисципли­ ны силой, потому что сама признавала лишь сознательное и доброволь­ ное подчинение правилам, продиктованное развитым чувством долга. И другим учителям потом было трудновато с нашим классом, мы не терпели окрика, грубости, мы требовали уважения к себе... Не потому ли меня так радостно поразил опыт Николая Михайло­ вича Кемова, который на своих уроках не ставил двоек, что я увидел, почувствовал в этом нечто уже испытанное на себе, близкое, почти род­ ное! Этот опыт означает, что наш директор поднялся на ту учительскую высоту, где взаимоотношения строятся на родстве душ, на духовной бли­ зости, духовном понимании учителя и учеников. «Вот оно что! Вот оно что!» — радовался я своему открытию. Зна­ чит, и у меня ничего не получилось с обучением без двоек потому, что я еще не достиг такой высокой степени педагогического мастерства. И толь­ ко сейчас что-то у меня стало получаться, мы будто медленно, еще сму­ щаясь и сомневаясь, пошли друг другу навстречу — мои ученики и я. Как же некстати пришлось мне втянуться в школьный конфликт. Как это все далеко от живших во мне представлений об учителе-челове- ке, стоящем значительно выше всех других людей и просто не способном опускаться в суетливую бестолочь низменных человеческих страстишек и претензий. Я и себя-то не мог еще причислить к истинным учителям, потому, что вовсе не ощущал в себе необычных сил, особого духовного содержания, дающего мне право быть таковым. Я лишь испытывал же­ лание, мне нравилось называть себя учителем словесности. Как мне нравилось все, даже чисто внешнее, сопровождающее эту профессию. Я любил свой портфель — большой, с множеством отделений, куда вхо­ дили и книги, и тетради, любимые мной блокноты, карандаши, ручки, резинка, перочинный нож. Это походило на мое чувство к первому школьному ранцу, когда я не мог насмотреться на него, я его без конца открывал и закрывал, перекладывал учебники, тетради, пенал, я его гладил, обнимал и едва ли не пробовал на зуб. Я Любил школьные жур­ налы и с удовольствием делал в них свои, учительские, записи. Я любил свой письменный стол в узкой комнатке, стоящий у окна, застеленный плотной розовой бумагой, с чернильным прибором, с особой чернильни­ цей для красных чернил, со стаканчиком, где стояли две толстые ручки с любимыми моими перьями — «селедочками», с отточенными цветными и простыми карандашами, со стопками книг и все тех же ученических тетрадей, аккуратно сложенных справа й слева. Едва я заходил домой, как меня тянуло присесть к письменному столу, читать, делая каранда­ шом пометки на полях, проверять тетради, писать планы уроков. Все, все мне было мило. Но я понимал, что испытываемое мной удовольствие от этих внешних атрибутов профессии, конечно же, еще не приближает меня к главному в учительской работе. До главного надо долго идти... Едва начались занятия, как к нам нагрянула комиссия из районо. Все понимали, что инспекционная проверка не случайна, что, видимо, подошло время так или иначе разрешить разделивший учителей конф­ ликт. По этой причине все особенно нервничали, в штыки встречали лю­ бое замечание, смотрели друг на друга с подозрением, усматривая за каждым словом особый, скрытый, обидный смысл. Так что комиссии на-