Сибирские огни, 1980, № 12
ЭДУАРД БУРМАКИН 34 молкли. Опять зашумели, заоглядывались. Девятиклассник, худенький, вертлявый блондинчик, Коля Селиверстов громко сказал: «Попова у нас поэт!» — и засмеялся. Попова, полная круглолицая девочка, сидевшая на первом ряду, густо покраснела и опустила голову. «Может быть, вы нам прочтете что-нибудь?» — спросил я. Попова, не поднимая глаз, отрицав тельно мотала головой. А тут выкрикивали и другие фамилии: Ершова! Афанаскина! Балабонова! Рябов! Ого! Вон сколько поэтов оказалось! Я попробовал предложить выпускать школьный литературный жур нал. Ну, для начала хотя бы устный. Несколько страниц: поэтическая — юные авторы читают свои стихи, прозаическая — если найдутся прозаи ки, критическая — можно хорошие сочинения по литературе прочитать, юмористическая — пародии, эпиграммы; музыкальная... Понравилось. Предлагали свое, оживились... Так же понравилась идея иметь членские билеты литкружка. Но чтоб не сразу и не каждому их выдавать, а когда проявит себя: в литературном журнале выступит, прочитает свои произ ведения на кружке, примет участие в обсуждении... Разговор завязался. Правда, еще не собственно литературный... Когда я вновь пытался вытащить кого-нибудь из начинающих поэ тов, то снова никто не соглашался. Тогда я сам стал читать наизусть приготовленные стихи. Я очень старался. Когда-то я умел читать «с вы ражением». Ученики слушали меня неплохо. Хотя мне показалось, что некоторые словно бы стеснялись меня и за меня, как это бывало на уроках, когда я произносил торжественные слова в честь великих писа телей. Что их смущало? Или они не верили — на уроке в мою искрен ность, а теперь в искренность поэзии? А может быть, все 'это, и я сам, очень для них непривычны, далеки от их реальной, домашней жизни, от их забот и желаний?.. Потом я задал им всем один вопрос: какие из прочитанных стихо творений понравились больше всего? Стали называть. Я попросил Попо ву объяснить, почему ей понравились стихи Блока. Она встала, легко вздохнула и заговорила, будто отвечала урок: «В этих стихах Александр Блок выразил глубокое патриотическое чувство, которое было харак терно...» На уроке я, наверное, должен был бы поставить ей пятерку — все правильно, но такие ответы превратили бы литкружок действительно в дополнительные уроки литературы. Все-таки я не решился обидеть Попову и не стал комментировать ее объяснение. Я обратился к Коле Селиверстову: «А тебе понравились эти стихи?» Селиверстов посмотрел на меня с таким видом, будто хотел спро сить: «Ты чего ко мне привязался?..» Но все же с огромным усилием по пытался ответить: «Ну, это, как сказать... В общем патриотизм же!.. И еще это...» Я смотрел на него и догадывался об очень важном... По садил Селиверстова и попросил объяснить, что именно понравилось в сти хах, еще несколько человек. Примерно такая же беспомощность — не только от смущения, но и от того, что нет слов, не хватает их запаса. Я же видел, понимал, как многие от души хотели объяснить свое отно- . шение к стихам и не могли. Тогда я обратился ко всем: «Ребята! Милые мои! Вы знаете, что сегодня обнаружилось? Вы не умеете говорить!» Все притихли. «Да, да! У вас не хватает слов для выражения собствен ных мыслей и чувств. Вы плохо знаете свой родной язык! Вы пользуе тесь самой малой частью его богатств... Мои слова не учительская но тация. Я сам только сейчас понял, в какую беду вы попали. Поверьте мне, это беда! Надо срочно что-то делать! Надо учиться говорить! Будем учиться говорить!..» Тут все зашевелились, зашумели, кто-то смеялся, кто-то нарочно громко, чтобы я слышал, бщстро-быстро говорил (вот, мол, говорю же я по-русски, не запинаюсь, сколько слов знаю), а кто-то уже спрашивал, а Как мы будем учиться говорить?..
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2