Сибирские огни, 1980, № 12

32 ЭДУАРД БУРМАКИН моего волнения. Я совершенно не знал, чем занимаются в литкружке, что там потребуют от меня самого, как все это выглядит. У дверей школы я встретил Шурку Канторовича, который топтался, явно ожидая меня,— все-таки школа-то женская, вдвоем заходить как- то веселее. Я вполне оценил этот его поступок и даже дружески ему улыбнулся: «Пошли?» Женская школа встретила нас тишиной, чистотой и непривычными запахами. Подошла высокая, тонкая девочка с темными, длинными, тон­ кими косами, с красной повязкой на рукаве, спросила негромко: «Вы на литкружок? Проходите в раздевалку, а потом в зал». В небольшом школьном зале были расставлены столы, за которыми -сидело человек двадцать девочек, почти перед каждой лежала либо тет­ радь, либо листок бумаги. Как только мы вошли, все девочки поверну­ лись к нам, и мы, будто остановленные их взглядами, тут же и встали на месте. Веселая, подвижная, белокурая женщина, как выяснилось поз­ же,— учительница литературы этой школы, шла к нам навстречу, на хо­ ду оживленно говоря: «Вот и наши гости. Здравствуйте! Меня зовут Анна Львовна. Пожалуйста, проходите, мальчики. Вот сюда. Усаживай­ тесь, и мы начнем работу». Мы с Шуркой сели и замерли, не решаясь посмотреть по сторонам, чувствуя на себе любопытствующие взгляды. Но тут началось само занятие кружка, и вскоре мы с Шуркой забыли о девчоночьем* окружении. Анна Львовна рассказывала о том, что такое композиция художественного произведения. Рассказывала так увлека­ тельно и интересно, как никогда и никто нам об этом не рассказывал. Она приводила примеры, коротко напоминая содержание знакомых или пересказывая сюжеты незнакомых произведений. У нее были готовы плакаты со схемами, изображавшими композиционное строение некоторых великих творений литературы. Для нас это было настоящим открове­ нием, открытием неожиданных тайн, Ьекрегов мастерства. Сами эти схемы, состоящие из разнообразных кривых, возвышающихся друг над другом или разбегающихся от центра квадратов, кругов, треугольников, походили на карты военных сражений, их разноцветность напоминала картины кубистов, и, сверх того, в них было что-то математическое — четкое, доказуемое, решенное. Они наглядно показывали, что такое пропорциональность, симметрия и асимметрия, раскрывали таящееся в глубинах художественности золотое сечение и обнаруживали ритмиче­ скую организованность в неожиданных для нас местах. Мы и предста­ вить себе не могли, что о литературе можно говорить вот так — как о законах физики, как о теоремах геометрии. Именно это больше всего поразило нас е Канторовичем, и мы долго говорили о математической природе литературы, когда возвращались домой. Между тем эта беседа-лекция продолжалась недолго, может быть, минут пятнадцать—двадцать. Потом Анна Львовна предложила двум девочкам прочитать свои стихи, а другие очень умно и умело разобрали их композиционное построение. Совсем не помню содержания тех сти­ хов, но осталось впечатление, что они были очень правильными, предель­ но ясными. Мы с Шуриком переглянулись, кажется, мы думали об одном и том же,— нам смутно хотелось, чтобы в поэзии не все было так легко разгадываемо. И когда Анна Львовна предложила нам прочитать свои стихи, я толкнул локтем Шурика: «Давай ты!» Он вышел нахмуренный, как будто даже сердитый, и прочитал своим невнятным говорком заме­ чательное стихотворение о морозных узорах на окнах, об их тайне, о том, что хочет разгадать смысл этих кружков, линий, цветов, фигур, лиц, ко-' раблей и никак не может... Здорово получилось, что он выбрал имен­ но это стихотворение. Анна Львовна первая захлопала в ладоши, под­ нимая над головой руки. Потом она сказала: «Пусть никто из вас не подумает, что я сегодня открыла вам все тайны творчества! Нет и нет!