Сибирские огни, 1980, № 12
СОЧИНЕНИЕ НА НЕЗНАКОМЫЕ СЛОВА 21 \ стеснительными и в отношениях с преподавателями, никого и ничего не боялись, открыто высказывали свое мнение.., Они совсем не случайно пришли на наш факультет! С опозданием на целую войну осуществлялась их мечта, они возвращались к ней, то ропливо и в волнении, еще не вполне веря свершившемуся. Долгие часы после лекций просиживали они в библиотеке, потом в общежитии, зате вали до глубокой ночи споры, забывая о сне и еДе. Оказалось, что мно гие из них пишут стихи и кое-кто даже печатался во фронтовых газетах. Естественно, образовался литературный кружок (в моей жизни он был вторым), где читались и обсуждались стихи, иной раз так бурно, что хоть разнимай спорщиков. Наша факультетская стенгазета быстро ста ла самой поэтичной и самой популярной газетой в университете, ее спе циально приходили читать студенты других факультетов. Жили мы в четырехэтажном каменном общежитии, которое всю войну было занято госпиталем. Его наскоро подремонтировали, побели ли, покрасили, впрочем, больше напортили, когда вытаскивали госпи тальные вещи, ломали старые перегородки. В результате во многих ок нах не хватало стекол, в комнатах не закрывались двери или совсем бездействовали батареи отопления. В общежитии было много крыс. Огромные, толстые, наглые, они разгуливали даже днем по коридорам, лестничным площадкам, а вечерами мы буквально спотыкались об них. Ясно было, что новые жильцы бывшего госпиталя обрекали их на го лодную смерть, и мерзкие твари, потеряв осторожность, шныряли по всюду днем и ночью. Они словно бы передавали друг другу весть, когда у нас заводилось съестное — после стипендии, посылки из дома; тогда они дружно атаковали наши тумбочки и даже пространство между окон ными рамами, куда специально от крыс прятался кусок деревенского сала или просто хлеб. Мы все, должно быть, относились к этим мерзопакостным живот ным как к чему-то неизбежному, порожденному войной, напоминающе му о ней, о самой ее темной, жуткой стороне, -о том, что было до нас в этом доме-госпитале страшного, несправедливого, когда смерть гу ляла и бесчинствовала, унося в свою темь молодые жизни. По-моему, лишь через год этим делом всерьез занялась санэпидстанция и крыс не стало. Остроумие почиталось в нашей среде очень высоко. Общаясь друг с другом, мы, бывало, слова запросто друг другу не скажем, а все с под текстом, с юмором. А какие лихие проделки устраивались в общежитии на потеху всем четырем этажам: и переодевания, и розыгрыши, и самые неожиданные мистификации... Однажды мы с Борькой Мельниковым изображали кентавра. Борь ка, голый по пояс, с заросшими густым черным волосом грудью и плеча ми, был человеческой частью, а я, укрытый вывернутым наизнанку полушубком, согнувшийся, обхвативший Борьку за пояс, изображал ло шадиную часть. Так мы с ним и проскакали по коридорам, вызывая все общий восторг, ужас, смех и возмущение. А ведь Борька был фронтовик. И скакал он по коридору, гремя и скрипя протезом. Он подорвался на мине. Ему потом ребята рассказывали, что после взрыва он упал, но про должал ползти вперед, пока не потерял силы, и остановился в десяти сантиметрах от другой мины, на которую неминуемо наткнулся бы голо вой, если бы хватило сил на эти последние сантиметры. Ему отняли но гу, а до войны Борька мечтал стать артистом оперетты. Нужно ли объяснять, почему в студенческие годы мы все сильно не доедали, а нередко просто голодали? Особенно в первый год, когда еще действовала карточная система. Во втором студенческом общежитии, которое с давних времен все называли «пятихаткой», поскольку оно бы ло пятиэтажным, работала столовая. Нам рассказывали, что до войны
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2