Сибирские огни, 1980, № 12

20 ЭДУАРД БУРМАКИН же единственный наш разговор, который вели со дня знакомства: об Альке, обо мне, о-нас двоих. Наверное, мы бы с ней так и проходили и проговорили до самого поезда, если бы не усилившийся ветер и посыпавший дождь. Мы вошли в крошечный станционный ресторан, чистый и тихий. Я сказал: «Отме­ тим прощание». «Нет! — воскликнула Алька, прижав к моим губам тон­ кие свои пальцы.— Мы отпразднуем нашу встречу! Еще раз... И все, что было...». — Она совсем близко придвинулась ко мне и умоляюще смотрела, будто я мог отказаться, не согласиться с ней. «Хорошо»,— тихо ответил я, чувствуя, как первая тревога вздрогнула и замерла в груди. К тому времени я успел уже два раза получить зарплату и считал себя богачом, которому доступны все блага мира. «Выбирай!» — протя­ нул я Альке карточку меню. «Я хочу есть,— призналась Алька.— Может быть, бефстроганов?» «Конечно! И еще какой-нибудь салат, и печенье, и обязательно «Цимлянское»!» «Теперь это будет наше вино, да?» — серь­ езно спросила Алька. «Да! Наше! Навсегда!.. И к нему еще какую-ни­ будь закуску?.. Мы будем сидеть долго. Будем пировать». Когда строгая официантка записала себе в блокнотик наш заказ, я вдруг вспомнил и спросил: «А чахохбили у вас есть?» Она отрицательно и испуганно помотала головой. Принесли бефстроганов с горкой великолепно поджаренного, золо­ тистого лука, который почему-то вызвал особенное восхищение Альки. Тогда она спросила: «Ты еще что-то хотел заказать? Чахох-били? Да? А я не знаю, что это такое?» Милая Алька! Она тоже не знала, что такое чахохбили, как и я, хотя' само слово произносил много раз, чаще всего со смехом, иногда с затаенным издевательским смыслом. Студентом я стал в первый послевоенный год. Нас было совсем не­ много— парнишек, поступивших в университет сразу после десятилетки, в основном на первых двух курсах учились бывшие фронтовики. Да и среди преподавателей оказалось немало только что снявших погоны. Казалось удивительным, что наш историко-филологический был в те го­ ды таким мужественным и преимущественно мужским факультетом. На­ верное, эти парни в солдатских шинелях и гимнастерках выглядели бы иначе, если бы не было войны, если бы они пришли на факультет сразу со школьной скамьи. Но они успели пройти через войну. Мы не обижа­ лись на них, если они называли нас салажатами. Мы вообще никогда не обижались на них. Странное было чувство! Мы, как правило, выросшие без отцов, словно бы попали под отцовскую опеку, под строгий и ласко­ вый отцовский глаз, под защиту этих парней, в сущности-то почти наших ровесников, но, как частенько тогда говорили: старше на войну. Они были старше нас на войну, и мы искали в их дружбе то, чего лишены были в детстве.. В среде фронтовиков соблюдался свой пиэтет. Ведь среди них были « бывшие офицеры, и сержанты, и рядовые, были орденоносцы, были не раз раненные, были из пехоты и из артиллерии, разведчики и штабные писари. Был танкист — Герой Советского Союза, был летчик, потеряв­ ший обе ноги, но не успевший стать Героем. Очень разные они были. Но довольно быстро навели порядок в своих взаимоотношениях. Точно мы этого не знали, но догадывались. Как догадывались, что поначалу кое-кто из офицеров хотел захватить лидерство, но был одернут, и не­ сомненное предпочтение и моральное преимущество было отдано тем, кто больше других хлебнул военного лиха, хотя, может быть, и не достиг офицерского звания и не мог похвастаться высокими наградами. Как бы там ни было, но;именно фронтовики, как говорится, делали погоду на факультете, их мнение было решающим. Они могли быть резкими, не