Сибирские огни, 1980, № 12
л. СОЧИНЕНИЕ НА НЕЗНАКОМЫЕ СЛОВА 17 Смоковннночка моя, Сладка ягодка! Приходится лишиться рифмовки, чтобы не повторять чудовищных Павловых ругательств. Павлов еще что-то орет, уходя от нас и огля дываясь на Галю. Галя остается на ночь в нашей землянке. Все мы уже полузаснули, когда пришел Павлов. Он старается не шуметь, но громко сопит и без ошибочно идет к тому месту на нарах, где поместили Галю. Павлов ло жится рядом с ней и тотчас там начинается возня, шепот, чуть слышное тонкое повизгивание и басовитый смешок. Все, конечно, слышат, но еще молчат, надеясь, должно быть, что вот-вот они утихнут. Слышу и я. Пом ню, что было днем, и чувствую, как начинает в темноте пылать лицо. А возня все слышней, и что-то трещит, будто рвут платье, и уж не повизгивание Гали, а стон... Тут не выдерживают сразу несколько жен щин, а баба Шура садится на нарах, и все враз кричат, громко, резко, не стесняясь в выражениях... Неизвестно, как бы все кончилось, но тут раздался такой треск и грохот, что все на минуту смолкают, а потом догадываются, что под бес стыдниками подломились нары, и они рухнули на пол. Настроение пере менилось. Павлова еще ругают, но больше ворчливо, а кто-то даже за смеялся. Я успеваю в темноте разглядеть, как Павлов проносит к выхо ду-из землянки Галю, закутанную в одеяло, из-под которого высовыва ются ее голые ноги. Все очень быстро успокаиваются и засыпают, а я не сплю — мне страшно, что они вновь вернутся и все повторится. Но, конечно, заснул и я. Не знаю, вернулись ли они вместе с Павло вым или только одна Галя,— когда я проснулся, Галя потягивалась, сидя на нарах, посматривая на всех как ни в чем не бывало, а Павлов, как обычно, отбивал на улице косы и был серьезен и неразговорчив. Когда после завтрака все поднялись из-за стола, баба Шура неожи данно крикнула от плиты Павлову: «А ну-ка, подойди сюда, махоня!» Тот удивился: «Я что ли?» «Ты, ты! Подойди, узнаешь. Аль боишься?..» Павлов вразвалочку подошел к бабе Шуре, и та что-то стала ему гово рить, показывать на одну из кастрюль, даже крышку сняла, будто при глашала понюхать. Слов мне было не слышно, но я видел, как у Павло ва вытаращивались глаза, а когда баба Шура приоткрыла крышку, он стал от нее пятиться. И тут до меня долетели слова бабы Шуры: «Так запомни! Я сделаю! И знать не будешь!» Павлов все пятился, потом раз вернулся, махнул рукой и торопливо удалился. Я тотчас подскочил к бабе Шуре: <<Что ты ему сказала?» Баба Шура тихо смеялась, но оттого, что сдерживалась, ей, видно, становилось еще смешней, даже слезы на глазах появились. «Баба Шура, ну, ты что?» — приставал я. Она прикрывала ладошкой рот, кое-как произнес ла: «Ты не видел, как он от страха глазами запиликал?» — и расхохота лась во весь голос. «Так что же ты ему сказала?» «Ах, любопытный! Мал еще!» Баба Шура рассмеялась пуще прежнего, но тут же ответила притворно-сердито: «Ах, ты, негодник! Ну, любопыта! Ну, любопыта! Ладно уж, скажу. Я ему пригрозила. Сказала, что вот в этой кастрюль ке у меня варится одно зелье и что если он не бросит безобразить, я это варево добавлю ему в еду и тогда он всю жизнь будет стороной обе гать всех .женщин... Понял?.. Ничо ты не понял! Мал еще!» А сама опять засмеялась. «Вот молодец! Вот здорово придумала»,— ликую и я. «¡Ты вот что! Сильно-то не болтай про это. Шутки шутками, а я же пова риха... А Павлов теперь не будет безобразничать». Но М 1?1 не стали ждать, исправится илп не исправится Павлов. В тот же день переехали из общей землянки в шалаш. Его соорудили, когда 2 Сибирские огни № 12
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2