Сибирские огни, 1980, № 12

У КНИЖНОЙ п о л к и 185 равданным показалось мне только вклю­ чение в книгу двух монографических глав о В. Астафьеве и В. Шукшине. Написанные сами по себе превосходно, с тонким про­ никновением в поэтику двух выдающихся мастеров слова современности, эти главы тем не менее кажутся искусственно при­ стегнутыми, притянутыми ради того, чтобы придать книге большую весомость. Ду­ маю, в таком «утяжении» книга А. Ланщи- кова не нуждалась. Е. Цейтлин, как уже было сказано, по­ ставил себе задачу мене^ масштабную, его книга — не что иное, как цикл литера­ турных портретов писателей, живущих на земле Кузнецкой. Однако эта кажущаяся узость или, как принято говорить, локаль­ ность темы не повлекла за собой узости взгляда в осмыслении литературных явле­ ний. ■ Критик сумел вставить каждый порт­ рет кузбасского писателя в рамки текуще­ го литературного процесса, убедительно доказать, что в йастоящее время нет какой- то периферийной, провинциальной литера­ туры. Не случайно в одной из глав Е. Цейтлин приводит интересное рассуж­ дение старейшего сибирского писателя Анатолия Ольхона по этому поводу: «...ес­ ли б про какого-нибудь рабочего сказать, что он не просто слесарь, а обязательно «местный слесарь», а настоящие слесари живут в столицах? Что б было! Да только это в Голову сказать никому не придет. А вот мы все «местные». Но раз мы не просто советские писатели, а «местные», то, выходит, и читатель у нас какой-то вто­ росортный, «местный». А разве это может быть?» „ Мне кажется, эти слова с полным правом можно было бы поставить в качестве эпи­ графа к книге Е. Цейтлина. Ибо весь ее па­ ф ос— в утверждении мысли, что подлин­ ная литература провинций не знает. При­ чем мысль эта утверждается отнюдь не декларативно, а путем тщательного анали­ за произведений писателей Кузбасса. Ра­ зумеется, писатели эти разные: и по мас­ штабам Дарования, и по творческим по­ черкам, и по своему литературному стажу. Но о ком бы критик ни писал — будь то маститые сибирские литераторы А. Волошин, А. Срывцев, В. Мазаев или сравнительно молодые, выпустившие по одной-две книжки Е. Дубро и В. Куропа- тов,— он всегда и везде стремится устано­ вить истоки их творчества, их связь со всем текущим литературным процессом, их нацеленность на те острые, горячие проблемы, которыми «болеет» современ­ ная наша проза. Вместе с тем Е. Цейтлин не забывает сказать и о том, что своего, норого, свеже­ го вносят его земляки в разрешение этих «злоб дня». Вот, пожалуй, самый нагляд­ ный пример. Всем известно, сколько спо­ ров и дискуссий вызвал в критике образ «делового человека» и тесно связанная с ним проблема нового стиля руководства в эпоху НТР. Однако споры эти велись в основном вокруг двух, от силы, трех геро­ ев (Чешков из пьесы И. Дворецкого «Чело­ век со стороны». Чинков из романа О. Ку­ ваева «Территория», Антонина Брагина из повести А. Каштанова «Заводской район»). Е. Цейтлин смело вводит в эту галерею Владимира Канонника, главного героя по­ вести В. Мазаева «Грозовая аномалия», и убедительно доказывает, что Канонник яв­ ляется подлинным открытием писателя, од­ ной из любопытнейших разновидностей «делового человека» наших дней. Столь же. доказательно, аргументированно пи- ' шет критик и об органической связи рас­ сказов В. Куропатова с лучшими произве­ дениями «деревенской прозы» 60— 70 го­ дов, и о вкладе А. Волошина в разработку военной темы, и о полемике рано ушед­ шего из жизни В. Чугунова с авторами многочисленных «исповедальных» по­ вестей. Кстати, о главе, посвященной Виктору Чугунову, стоит сказать особо. И не толь­ ко потому, что речь здесь идет об одном из самых талантливых сибирских прозаиков 60—70 годов. Эта глава — свидетельство неустанйых поисков Цейтлина-критика в области формы. Несколько отступая от традиционного жанра литературного порт­ рета, Е. Цейтлин рисует прежде всего порт­ рет Чугунова-человека, каким тот остался в памяти родных, близких, друзей. Пр крупицам собирал критик материал. Днев­ ники самого писателя, его письма к жене, воспоминания друзей по литинституту и по работе в шахте (В. Чугунов был горным инженером) — все это органично входит в очерк, создавая зримый, многогранный образ человека, которому так много было отпущено природой и который так мало успел сделать. Живым, искренним участием проникнут и очерк о Екатерине Дубро — молодой кемеровской писательнице, на чью долю выпало столько невзгод и чье творчество, несмотря ни на какие превратности судь­ бы, исполнено глубокой верой в неисчер­ паемость душевных и нравственных сил человека. Разумеется, не со всеми суждениями и оценками критика соглашаешься, особенно если эти суждения противоречат очевид­ ному. Так, 8 главе о В. Мазаеве Е. Цейтлин категорически утверждает, что этот писа­ тель «как бы «уклоняется» от всего того, чему... не мог быть свидетелем. Потому в этой прозе, как правило, нет фронтовых действий и боевых подвигов...» Утвержде­ ние по меньшей мере странное, поскольку в повести «Разомкнутая цепь», о которой, кстати, критик ведет подробный разговор, есть большая глава (притом отлично написанная), воспроизводящая один из эпизодов Великой Отечественной войны. Порой критик допускает упрощения и на­ тяжки. Вот, к примеру, как трактует он рас­ сказ Е. Дубро «Трефи — козыри», где за­ тронута, по словам критика, «тема преступ­ ного мира, психологии людей, которые — трагически для себя и общества — оказа­ лись «по ту сторону» закона». «Е. Дубро,— продолжает далее критик,— решает эту тему смело и неожиданно, если даже про­ сто говорить о сюжете: бывший вор, толь­ ко что вышедший из колонии, опять со