Сибирские огни, 1980, № 12

182 у к н и ж н о й п о л к и Давно их всех перестреляли. Тишина. Только с последней строкой-словом все пятистишье приобретает окончательный смысл. Этот же принцип завершающей ударности заложен и в другом пятистишье: Приснилось мне синее детство: Коняга под хохот ребячий, Босого,, в траву меня сбросил. ...И тут на полу я проснулся, Вздохнул в темноте, бородатый. В его поэзии удивительно органично уживались и традиции Востока, и активная позиция поэта-гражданина. К нему рано пришла гражданская зре­ лость, о чем говорят такие стихотворения, как «Простодушное сердце мое», «Живые факелы», «Фрагмент панорамы «Француз­ ское сопротивление». Наливаются силой его строки.. Молодой человек отчетливо осознает свои возможности, свой талант, знает, на что обрекает себя. Поэт умрет. Анатом вскроет тело — поэзии земную оболочку — и вынет коченеющее сердце. И взору изумленному предстанут вонзившиеся в сердце глубоко индейских стрел кремневые концы, гарпуны костяные папуа, обломки скифских смертоносных копий, кусочек пули дьявольской «дум-дум», осколок разорвавшейся гранаты... И миру станет ясно, почему так мало прожил он и почему прожгла насквозь стихи его простые незримая пронзительная боль. Он восхищается чудаками («Рождение звезды») и первопроходцами («12 апреля 1961 года»), где Гагарин естественно и ор­ ганично вписан в неразрывную цепь ис­ тории: Икар, звездочеты, Бруно, Галилео, Коперник, мечтавший взлететь с колокольни, как сокол, мужик, создатели грубых фанерных орлиных, подобий — все те, кто так страстно и храбро завидовал птице, шепнули из праха, как лучшую в мире молитву: «Поехали — и!...> И выдохом легким из любящих трепетных уст, в рассветном тумане на очи Земли навернувшихся слез, в безмолвии облачном взмыл и растаял Гагарин. Но созданное Н. Нимбуевым неоднород­ но. И в «Стреноженных молниях» встреча­ ются разные по силе звучания строки, хо­ тя в сборник вошли лучшие стихотворения и сняты отдельные неудачные, страдающие незавершенностью, эскизностью. Но, к со­ жалению, сюда не вошли такие великолеп­ ные стихи, как «Ручьи моей родины», «Фрагмент панорамы «Французское со­ противление», «Живые факелы», а также некоторые пятистишья. Не могу удержать­ ся, чтобы не привести два из них. /■ О солнечный двор Безмятежного детства! Ты крохотен, Словно штанишки с подтяжкой *- Из них безнадежно я вырос! Пьянчуга бил жену. Она лежала, Вспоминая Тот соловьиный майский вечер И первый поцелуй. В стихотворении «Простодушное сердце мое...» опущен заголовок «Я понял, о серд. це», в финале со вставленным восклица­ тельным знаком появляется несвойствен­ ная автору декларативная интонация. Встречаются и опечатки — «запала» вместо «запахла» (стр, 70), «проходит» — вместо «приходит» (стр. 84), меняющие весь смысл строк. Книга оформлена красочно, но в ней не видно национального колорита, лишь стандартно-всеобщие мотивы, чего так боялся поэт. Нимбуевым написаны также повесть в соавторстве с калмыком Олегом Манджие- вым, пьеса на бурятском языке, несколько популярных песен, эссе-размышление о верлибре и еще много неопубликованных стихов. Углубленность в себя делала Намжила внешне несколько чудаковатым. Неудер­ жимая фантазия сочеталась в нем с угло­ ватостью, застенчивостью. Но этот худо­ щавый молодой человек вызывал всеоб­ щее восхищение своей работоспособ­ ностью. Любил спорить, доказывать свое иногда в запальчивости, увлркаяСь, пере­ бивал, забрасывал собеседника горячими словами и пытливо, внимательно всматри­ вался в глаза. И мог вдруг остановиться, уйти в себя, замолчать. Собеседники до­ пытывались, в чем дело, приставали, дер­ гая за рукав, а он отшучивался или жало­ вался, что заболела голова, но делал это машинально, думая о чем-то скрытом вну­ три себя, которое в этот миг рождалось. Он работал всегда: в трамвае, в гостях, на дружеской вечеринке. Вот откуда его выстраданные, самобытные строки, пер­ вичность чувствований и ощущений, при­ тягательная сила его стихов и песен. Он йо-мальчишески стеснялся показывать свою творческую «кухню» — рождение стиха. Ему нужен был покой, уединение. А мы этого не понимали—,относились к нему как к обычному человеку, нашему сверстнику, и раздражались, не слыша от­ ветов, реакции на наши сиюминутные су­ етные вопросы. Мы ведь тоже были увле­ чены самими собою, погружены в собст­ венные думы и переживания. Однажды он признался, что Ночь напролет до самого рассвета Бродил я по аллеям, размышляя О глубочайших тайнах бытия. — Что потерял? — Спросила дворничиха. (Из не вошедшего в последнее издание) Время движется у него, как отмечают критики, в слове, звуке, шорохе ночных мотыльков. Мы ощущаем, как уходит и из нас Время: