Сибирские огни, 1980, № 12
СОЧИНЕНИЕ НА НЕЗНАКОМЫЕ СЛОВА 15 была многолюдной, нелегкой, но баба Шура знала все: что и как нужно делать, как всех одеть, прокормить, кого похвалить, кого отругать. Она растерялась лишь в первую военную зиму, когда ушли на фронт сы новья, и мы сразу стали голодать, не умея, не зная, как и где можно до быть продукты. Мы тогда даже картошку не садили. И уж совсем она растерялась после смерти деда Саши. Я помню хорошо, как в то пасмур ное мартовское утро металась с остановившимся безумным взглядом по квартире баба Шура, зачем-то выхватывая из шкафов простыни, ниж нее белье, тут же все бросая, а деда Саша еще лежал в неостывшей постели, под одеялом, будто спал. Баба Шура не слышала ни плача, ни обращенных к ней слов... В июле мы поехали с бабой Шурой на покос... Мы вместе с еще несколькими женщинами, а также с большим ящи ком с продуктами, погрузились на старенькую «полуторку», переведен ную на газовое топливо, с двумя черными газгольдерами по бокам ка бины, и поехали, оставляя за собой полупрозрачный шлейф сладкого дымка. Раза три останавливались, и шофер — совсем старенький, се денький, кряхтя, забирался в кузов, шуровал длинной кочергой в топ ках, подбрасывал прихваченную на фабрике пиловочную обрезь. Не доезжая километра три до подсобного хозяйства, встретилась нам таг тарская деревушка, каких большинство из нас не видывало. Тут были одни только глинобитные мазанки с крошечными оконцами, с длинными навесами. В подсобном хозяйстве нас встретили несколько подростков и по жилых женщин, помогли выгрузиться. Появился высокий, здоровый мужик. Редко встретишь таких богатырей. Двухметровый рост, неверо ятной ширины плечи, ноги как столбы, длинные руки, с ладонями, спо собными, кажется, любого из нас забрать в горсть. Это был Павлов. Он был, по сути дела, единственным полноценным мужиком во всем рай- промкомбинате, к которому принадлежала мебельная фабрика. Как-то удалось добиться для него брони. Зато и работал Павлов, как лошадь. Малограмотный, он знал десятки ремесел: плотник, столяр, печник, куз нец, коновал,— разве все перечислишь, а сверх того — любая деревен ская работа известна досконально. Поднять, перетащить, вытянуть — тут Павлов что подъемный кран... Павлов рассматривал приехавших, скучающе зевнул, видно, не на шел среди нас подходящего компаньона: шофер — старичок, женщины малопривлекательные. Все же он выбрал взглядом одну из женщин, по дошел к ней и, как бы ненароком, походя, крепко шлепнул по заду. Та так и подпрыгнула и, обернувшись, заругалась: «Ты чо! Ошалел? Хряк нехолощеный!» Павлов заржал: «Я ж поздоровкался! Чо орешь?» «Я те поздоровкаюсь! Я те покажу, как с моей ж... здоровкаться! Соплями умоешься!» Кажется, Павлову такой разговор доставлял полное удо вольствие. Он даже запел: Сядь-ка рядом, сядь-ка рядом,- Смоковниночка моя! Мы разделим скуку-горе, Не тоскуй ни ты, ни я! Так он впервые произнес уже знакомое мне слово. Как теперь вспо минается, во все свои, казавшиеся мне нелепыми, глупыми и хамскими, частушки Павлов непременно вставлял слово «смоковница», невероятно его переделывая и переиначивая. Женщина, которую хлопнул Павлов по заду, вновь обрушилась на него: «Срамник! Гад тыловой! Паскудник! Не видишь, дети тут! Пошел отседова, страхоморда!». Павлов слушал ее, от удовольствия приоткрыв рот и улыбаясь.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2