Сибирские огни, 1980, № 12

СОЧИНЕНИЕ НА НЕЗНАКОМЫЕ СЛОВА 13 Большой обеденный стол накрыт холщовой скатертью. На столе стоит самовар. Совершено такой же, как у нас на Бурлинской,— медный, с медалями, ведерный. Только что испеченные булочки, ватрушки, в ва­ зочке колотый сахар, в другой — варенье. Илья Константинович, весело мне подмигнув, несет графинчик с темной домашней настойкой. Я гово­ рю: «Наверное, по обычаю, это мне надо было бы бутылочку поставить... Но, простите, я все еще пока лишь бедный студент». «Ничего, ничего,— успокаивает Илья Константинович, всем наливая по рюмочке густой настойки.— Вот пригубите за все хорошее нашей смоковницы». «Смо­ ковницы?» — непроизвольно громко переспрашиваю я. «Да! — под­ тверждает Илья Константинович.— Ягодки смоковьй. Чудо-наливочка». А я уж весь охвачен воспоминанием и, медленно выпив рюмку, ощутив полузабытый вкус, торопясь и увлекаясь, начинаю рассказывать о том, как в свое время угощали меня вареньем из смоковницы мои. родные старушки, а потом больше, чуть ли не обо всей своей жизни на Бурлин­ ской, со всеми ее заботами, страхами, горем, волнениями и редкими радостями. ■ Старики слушают меня внимательно, сочувственно, и, как мне ка­ жется, неравнодушно, даже с удовольствием. Вечером я пошел прогуляться. В сущности, я еще не успел рассмот­ реть эту станцию Черепичную. Она вытянулась по обе стороны желез­ нодорожного пути. Я прошел до конца очень долгой улицы и вышел на мягкую проселочную дорогу, поросшую по краям посеревшим подорож­ ником и репейником. И сразу пахнуло неохватным простором, бесконеч­ ной степью, запахами трав, далеких дымов, прохладой зарастающих кувшинкой озер. Я прошел еще немного вперед, и за поворотом, за по­ черневшим черемушником, в котором чуть слышно журчал ручей, от­ крылся до самого горизонта сенокосный луг. По всему его пространст­ ву в определенном порядке стояли высокие зароды сена. Заходящее солнце освещало их так, что они показались мне золотыми... Все в том же, долгом от несчастий, свалившихся на нашу семью, 1943 году я видел такую картину... Когда в марте умер деда Саша, мы, безработные две старухи и трое ребятишек, повисли на одной мизерной маминой зарплате. Баба Шура устроилась вскоре поваром в столовую при мебельной фабрике. Таким образом решили помочь маме, много лет работавшей на той же фабрике. В июле собирали людей на покос, в подсобное хозяйство, бабу Шуру пригласили кашеварить, и она прихватила нас: меня, младшего братиш­ ку Владика и двоюродную нашу сестру Полину. Обещали бесплатное питание, а зимой всем покосникам должны были выдавать молоко. Мож­ но ли было не согласиться, не ухватиться за такую возможность! И мы поехали с бабой Шурой на покос... Но прежде я хотел бы сказать несколько слов о бабе Шуре, о той жизни, что успела она прожить до сорок третьего года. Родом она была из-под Иркутска, из села с веселым названием Тайтурка. Крестьянская семья, кое-как выбивающаяся из нужды, потому что было в ней много рабочих, неленивых рук, да еще потому, что отец занимался извозом, и водил обозы по Иркутскому тракту до самого Томска. В том же селе отбывал действительную службу наш деда Саша — тогда молодой, уса­ тый, чернобровый красавец, полковой писарь, достигший унтер-офицер­ ского звания. У него был друг, постриженный в солдаты студент-медик, Аполлинарий Казанчеев. Вот с ним, для храбрости, и приходил деда Са­ ша в гости, потому что сразу же, с первой мимолетной встречи, влюбился в шестнадцатилетнюю девочку Шурочку. Она была невысока ростом, тонка, с мягкими чертами нежно-белого лица, с удивительно большими серыми глазами, радостно поглядывающими на молоденького унтер- офицера.