Сибирские огни, 1980, № 12

СОЧИНЕНИЕ НА НЕЗНАКОМЫЕ СЛОВА 9 — Ты — глагольная рифма.— И тут же испуганно улыбнулась, должно быть, подумала, что я обижусь. Я хоть и не понял, какой смысл она вложила в эти слова, но почувствовал, ощутил их ласковость, неж­ ность. Я отступил на шаг и радостно подтвердил: — Да! А что? Глагол Звучит как колокол! — И тут словно догадал­ ся об очень важном: — В глагольной рифме есть неуничтожимая опре­ деленность. Это не то, что какой-нибудь ассонанс. И разве в жизни не надо бороться? Не надо колоться? Чтоб жить и творить, чтобы зло по­ бедить?! Алька рассмеялась с облегчением, сама обняла меня, быстро по­ целовала, сказала: «Вот видишь!» Стихи писать я бросил еще в школе, поняв, что поэтом мне не быть. А когда неистребимая любовь к литературе привела меня на филфак и я всерьез занялся теорией, то окончательно убедился в своей творче­ ской несостоятельности. Шутливые стишки, впрочем, я сочинял и в студенчестве. Срифмуешь какую-нибудь забавную чепуху и в записочке пошлешь на лекции осо­ бенно серьезной сокурснице. А сам наблюдаешь, как она будет реаги­ ровать, вертеть головой, отыскцвая автора. Как я был влюбчив в пер­ вые годы студенчества! Скольких девчонок провожал, со сколькими целовался! Правда, больше шутейно, без серьезных объяснений и наме­ рений. Наверняка меня считали легкомысленным и всерьез не прини­ мали. А я и не желал ничего серьезного. Но когда, уже учась на пятом курсе, я встретил эту тоненькую девчонку, эту черноглазую с белыми бантиками в темно-русых косицах первокурсницу биофака, которую звали так неожиданно и прекраснр — Алька, я сразу понял, почувст­ вовал — это навсегда. Я будто очнулся от туманного юношеского слад­ кого сна. Во мне проснулись все зашифрованные коды, дошедшие до меня от родителей, от дедов и прадедов, которые во все прошедшие вре­ мена были способны лишь на одну-единственную любовь в своей жиз­ ни. Во мне запульсировала, раскручиваясь, пружинка этого кода, под­ чиняя себе каждую мою живую клеточку. Это было неизбежно. И я отдавал себя во власть неотвратимости, хотя и со смятенным от неожи­ данности сердцем, смятенным от быстроты происходящих во мне пере­ мен, но уже готовым ко всем испытаниям, болям, страстям, радостям. Разве мог я при своем «глагольном» мастерстве написать для Аль- ки стихи, в которых бы выразилось все то, что должно было вьфазиться! Я целовал ее в холодные щеки и говорил: — Самые лучшие стихи, которые я мог бы посвятить тебе, уже на­ писаны. Другими поэтами. У меня сейчас в памяти крутятся две строч­ ки... Я без сомнения подарил бы их тебе, если бы их уже не написал Пушкин — Я знаю,— спокойно сказала Алька. — Что? Что ты знаешь? — удивился я. — Эти строчки. — Не может быть! Скажи. И она медленно рроговорила именно те слова, которые жили и в моей памяти: «Вся жизнь моя была залогом свиданья верного с тобой». Она смотрела на меня серьезно и немного грустно. — Алька! — прошептал я,— Как ты догадалась? Как это случи­ лось?.. Я, наверное, сейчас взлечу от счастья! — Что ты! Не улетай! Не надо! Все же так понятно,— закончила она тем же тихим и спокойным голосом. И позже она еще не раз удивляла меня, угадывая мои мысли. А когда я рассказывал ей что-нибудь из собственной прошедшей жиз­ ни (это значит, из детства и ранней юности), у нее на лице было такое удовлетворенное выражение, будто она в моем рассказе слышала под