Сибирские огни, 1980, № 11
50 СОЛОМОН с м о л я н и ц к и и АРКАДИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Нет, Кеша. Это работало время. День за днем. Мы забывали —а оно работало. ЛЮБОВЬ ВЛАДИМИРОВНА. В школе мы думали, что самое труд ное сделано до нас, а оказалось, всех нас поджидала эта огромная вой на, и среди наших мальчиков она нашла своих героев. А мы смеялись над ними, и причиняли им боль, и любили их... ПАРЕНЬ В ДЖИНСОВОМ КОСТЮМЕ. Мой отец умер три года назад —ему и пятидесяти четырех не было... Вернулся с войны весь из раненный, ходил с трудом, мыкался по врачам, больницам —все у него болело, а радовался всему: хорошему дню, воскресенью, .когда все мы собирались за обедом, счастлив был, когда меня, непутевого, в институт приняли, а братишка женился... А 9 Мая надевал свою медаль «За отва гу», чарку выпивал и плакал, потом три дня слова от него не добьешь ся... Когда умер, только от него осталась медаль «За отвагу» да пропуск на завод. НИЧЕМ НЕ ПРИМЕЧАТЕЛЬНАЯ ДЕВУШКА. Боря хранит его пропуск. Показывал, а в руки не дал. ПАРЕНЬ В ДЖИНСОВОМ КОСТЮМЕ. Помолчи. РИТА. Недавно в каком-то журнале прочитала случайно письмо од ного летчика к своей сестре. Летчик погиб в воздушном бою в сорок третьем. А писал до войны из училища. Он очень хотел летать. Мечтал о больших скоростях, о высоте. Тревожился за мать. Спрашивал о друзь ях... И мне показалось, я почувствовала, поняла, каким он был. КЕША. Каким? РИТА. Он был чистым, тот летчик. Очень чистым. И—сильным. За тосковала. Извини. АРКАДИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ. Вот она, какая твоя точка" Сергей. Что ж, молодец. Ты свое дело сделал. Честь тебе и хвала. А те перь —иди. ЛЮБОВЬ ВЛАДИМИРОВНА. Аркадий! СЕРГЕИ. Подождите, Любовь Владимировна. Он прав. Мне здесь делать больше нечего (к Рите.) Уйдем. Я пришел за тобой. КЕША. А заодно объявить об Указе. Показаться в свой звездный час. Что ж, момент выбран точно, чтобы уводить женщин. Только зря стараешься. Тебе ничего не поможет. Неужели еще не понял? СЕРГЕИ. Уводить женщин —и это ты говоришь мне? Ты—из тех, что привыкли брать и не задумываться. Да ты еще родиться не успел, а о тебе уже позаботились, постелили ковровую дорожку, чтобы тебе воль готно было да сладко. Чтобы все, что ни пожелаешь, было твоим. РИТА. Не смей так говорить! Слышишь, не смей! Прости... (Спокой но.) Я никуда не уйду отсюда, Сережа. Пойми ты это, наконец. И не му чай меня больше. Прошу тебя. Не мучай —ни меня, ни себя. КЕША. Слышал? Резонер-неудачник —уходи! Тебе на дверь пока зывают, а ты —в окно! Где же твое хваленое достоинство, самолюбие? ЛЮБОВЬ ВЛАДИМИРОВНА. Замолчи, Кеша! Немедленно за молчи! КЕША (не слушая). Уходи!Чего же ты стоишь? Скажи спасибо, что у меня связаны руки. РИТА. Если ты не замолчишь, Кешка,—уйду я. По мере того, как разгорается этот резкий спор, г о с т и начинают расходиться. При мер подает П а р е н ь в д ж и н с о в о м к о с т юме , он тащит за собой к двери Н и- чем не п р и м е ч а т е л ь н у ю д е в у ш к у. Каждый уходит по-своему, в соответст вии со своим характером. В конце концов остаются только Кеша , Ри т а , Се р г е й , А р к а д и й А л е к с а н д р о в и ч и Л ю б о в ь В л а д и м и р о в н а. СЕРГЕЙ. Руки связаны у меня, а не у тебя, счастливчик. Самолкь, бие... Других слов ты не знаешь —и никогда не узнаешь. Я ухожу, но не
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2