Сибирские огни, 1980, № 11

ВЕЛИКИЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ ОТКРЫТИЯ 187 общим планом, с одной точки, где нет ни­ какой смены ракурсов — все предметы и лица мелькают перед вами, как будто вы их видите из окна вагона. Зрелище, согла­ ситесь, было бы довольно скучноватым... Так вот большинство произведений дореа- листического периода напоминают именно такой фильм: в них, как правило, преобла­ дают одни общие планы. Впрочем, прочи­ тайте-ка внимательно этот отрывок: «На пасторе был ночной колпак, натяну­ тый поверх парика, и короткое полукафта­ нье, не покрывавшее долгополой рясы; та­ кая одежда в сочетании с несколько смеш­ ным складом лица придавала его фигуре вид, способный привлечь взоры тех, кто вообще-то не слишком склонен к наблю­ дению. • Пока он, стоя в такой позе, курил свою трубку, во двор гостиницы въехала карета цугом с многочисленной свитой. Из кареты вышел молодой человек со сворой гончих, а вслед за ни^л соскочил с козел другой молодой человек и пожал первому руку; тотчас же обоих, с собаками вместе, мис­ тер Тау-Вауз повел в комнаты, и пока они шли, между ними происходил нижеследу­ ющий быстрый и шутливый диалог: — А вы у нас отменный кучер, Джек! — говорит тот, что вышел из кареты.— Едва не опрокинули нас у самых ворот! — Чума на вас! — говорит кучер.— Если бы я свернул вам голову, это только изба­ вило бы от такого труда кого-нибудь дру­ гого, но мне жалко было бы гончих. — Ах, с... сын! — отозвался первый.— Да' если бы никто на свете не стрелял лучше вас, гончие были бы ни к чему. — Провались я на этом месте! — говорит кучер.— Давайте буду вам стрелять на па­ ри: пять гиней с выстрела. — К черту! К дьяволу! — говорит пер­ вый.— Плачу пять гиней, если вы мне по­ падете а мягкую часть! — По рукам! — говорит кучер.— Я вас обдеру, как вас не обдирала и Дженни Ба- унсер. — Обдерите-ка вашу бабушку! — говорит первый.— Наш Тау-Вауз постоит перед ва­ ми мишенью за шиллинг с выстрела». Приведенный отрывок взят из романа «История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса», принадле­ жащего перу известного английского пи­ сателя XVIII века Генри Фильдинга. Перед нами типичный образчик «дореалистиче- ской прозы». Все вроде бы есть в этой сценке: и описания, и рассказ о каких-то событиях, и диалог. Однако согласитесь, подано все это довольно-таки монотонно: писатель кладет здесь слово к слову, как кладут кирпичи,— ровно, прочно, гладко... Но как недостает этой гладкописи именно «крупных планов», выразительных деталей! Фильдинг, говоря его же собственными словами, «не слишком склонен к наблюде­ нию». Допустим, описывая наружность пас­ тора, он упоминает о «несколько смешном складе лица» этого героя. И нам остается только гадать: а что же там такого комич­ ного было в лице'почтенного священнослу­ жителя? Нос картошкой? Рот до ушей? Или какая-то бородавка произросла на самом неудобном месте? Писатель-реалист тут не­ пременно дал бы «крупный план», сообщил бы такую подробность, что у читателя сра­ зу бы возник конкретный зрительный об­ раз, сразу бы стало ясно, чем именно пас­ тор смешон. Художественные детали от­ сутствуют и в описании одежды пастора. .Ночной колпак, короткое полукафтанье, долгополая ряса — все это лишь обозначе­ ния предмета, одни названия, не несущие в себе никакой, по сути, художественной нагрузки, не вызывающие никаких ярких зрительных ассоциаций. Та же монотон­ ность, та же гладкопись и в построении диалога; автор тут даже не скрывает, что он, в сущности, просто протоколирует раз­ говор двух молодых людей («между ними происходил нижеследующий... диалог»)... Нет, видимо, не случайно гениальный Пушкин еще в начале XIX века почувство­ вал, что гладкопись, «протокольность», ког­ да человек или предмет изображаются од­ ним «общим планом», противопоказаны литературе. Вот почему мы то и дело нахо­ дим у Пушкина великолепные «крупнопла­ новые» описания, которые, действительно, как заметил Ю. Олеша, кажутся принадле­ жащими перу автора более позднего вре­ мени: Уж темно: в санки он садится. «Пади, пади!» раздался крик; Морозной пылью серебрится Его бобровый воротник. (V Е вген и й О н еги н», гл а в а п е р в а я , X V I ) (Здесь и далее выделено нами.— В, Ш,). Блистательна, полувоздушна, Смычку волшебному послушна, Толпою нимф окружена. Стоит Истомина: она, Одной ногой касаясь пола, Другою медленно кружит, И вдруг прыжок, и вдруг летит, Летит, как пух от уст Эола; То стан совьет, то разовьет И быстрой ножкой ножку бьет. (V Е вген и й О н еги н», г л а в а п ер ва я , X X ) «...Графиня сидела вся желтая, шевеля отвислыми губами, качаясь направо и нале­ во. В мутных глазах ее изображалось со­ вершенное отсутствие мысли...» (« П и к о в а я д а м а » ), «Один из чиновников, краснорожий ста­ ричок в полинялом мундире, на котором болтались три пуговицы, прищемил оловян­ ными очками багровую шишку, заменяв­ шую у него нос, развернул бумагу и, гнуся, начал читать на молдавском языке». (« К и р дж а л и » ). «Он был высокого росту, худощав и ка­ зался лет тридцати. Черты смуглого его лица были выразительны: бледный высокий лоб, осененный черными клоками волос, черные, сверкающие глаза, орлиный нос и густая борода, окружающая впалые желто­ смуглые щеки, обличали в нем иностранца. На нем был черный фрак, побелевший уже по швам; панталоны летние (хотя на дворе стояла уже глубокая осень); под истертым черным галстуком на желтоватой манишке