Сибирские огни, 1980, № 11

184 ВЛ. ШАПОШНИКОВ От душевных смятений— «•философским прозреньям А теперь давайте обратимся и роману Ф . М, Достоевского «Преступление и нака­ зание». Вспомним один из самых напряжен­ ных моментов романа. Момент, когда Раскольников направляется к дому старухи- процентщицы, чтобы убить ее. Герой пред­ усмотрел здесь все до мелочей. У него с собой фальшивый заклад: иначе подозри­ тельная старушонка не откроет и не впус­ тит его в квартиру. Он заранее украл топор из каморки дворника и спрятал его под пальто, повесив на специально пришитую петлю, так, чтобы одежда не топорщилась и не вызывала у прохожих никаких подо­ зрений. И вот, полностью «экипированный» и, главное, преисполненный решимости до­ казать, что он не «тварь дрожащая», Рас­ кольников приближается к дому, где живет старуха. Интересно, чем в этот момент за­ няты его мысли. «Прежде, когда случалось ему представ­ лять все это в воображении, он иногда ду­ мал, что очень будет бояться. Но он не очень теперь боялся, даже не боялся сов­ сем. Занимали его в это мгновение даже какие-то посторонние мысли, только все ненадолго. Проходя мимо Юсупова сада, он даже очень было занялся мыслию об устройстве высоких фонтанов и о том, как бы они хорошо освежали воздух на всех площадях. Мало-помалу он пришел к убеждению, что если бы распространить Летний сад на все Марсово поле и даже соединить с дворцовым Михайловским са­ дом, то была бы прекраснейшая и полез­ нейшая для города вещь. Тут заинтересова­ ло его вдруг: почему именно во всех боль­ ших городах человек не то что по одной необходимости, но как-то особенно накло­ нен жить и селиться именно в таких частях города, где нет ни садов, ни фонтанов, где грязь, и вонь, и всякая гадость. Тут ему вспомнились его собственные прогулки по Сенной, и он на минуту очнулся. «Что за вздор,— подумал он,— Нет, лучше совсем ничего не думать!» «Так, верно, те, которых ведут на казнь, прилепливаются мыслями ко всем предме­ там, которые им встречаются на дороге»,— мелькнуло у него в голове, но только мелькнуло как'*молния; он сам поскорей погасил эту мысль,..» Как поразительно точно передает писа­ тель внутреннее состояние героя! Обратите взимание на такую деталь: Раскольников идет убивать, но мысли его сосредоточены не на том, что ему предстоит совершить че­ рез некоторое время, а на разных мелочах, пустяках. На первый взгляд, все это кажет­ ся странным, даже нелепым. Человек ре­ шился на «мокрое дело», а думает о ка­ ких-то фонтанах и садах... Но именно эти посторонние, нелепые мысли и позволяют нам лучше всего понять состояние Рас­ кольникова. Он взял себе роль палача, а сам испытывает муки приговоренного к смерти, страшится предстоящего, оттого и мысли его, помимо воли, «прилепливают­ ся» к разным посторонним предметам. Да, к тому же, он столько раз «прокручивал» в своем воображении картину убийства, что теперь в. его мозгу срабатывают уже ка­ кие-то защитные центры: мозг настолько устал, настолько пресытился этой навязчи­ вой идеей, что начинает ее отторгать. До­ стоевский здесь как бы предвосхищает ве­ ликие открытия в области изучения высшей нервной деятельности человека. Вместе с тем, воспроизводя с клиниче­ ской точностью внутреннее состояние сво­ его героя, писатель проводит очень важ­ ную мысль; всякое убийство, всякое наси­ лие, какими бы высокими соображениями оно ни мотивировалось, противно натуре человеческой. Уже здесь начинает выяв­ ляться та философская идея, которая ста­ новится затем ведущей в произведении, определяет весь его гуманистический па­ фос. Правда, как мы помним, Достоевский в своем отрицании насилия и кровопроли­ тия впадал в крайности: осуждая индиви­ дуалистический бунт Раскольникова, он за­ одно осуждал вообще всякий протест, вся­ кую борьбу против зла, как дело заведомо бессмысленное и бесполезное. Но это уже тема для особого разговора, и нет смысла сейчас затевать такой разговор. Для нас сейчас важно другое — по достоинству оценить мастерство Достоевского-психоло- га, который по праву считается великим «сердцеведом», которому доступны самые потайные, или, как выразился один извест­ ный литературовед, «сатанинские» глубины души человеческой... Да, Достоевский и Толстой, действитель­ но, довели мастерство психологического анализа до совершенства. И, чтобы воочию убедиться, насколько велик их вклад в ми­ ровую литературу, снова обратимся к их предшественникам. Возьмем того же Стендаля. Нисколько не умаляя заслуг этого, несомненно, боль­ шого художника, все же признаем как факт, что «диалектика души» его Жюльена Соре- ля довольно-таки однолинейна, лишена той многомерности, той философской глубины, которая отличает внутренний мир героев Толстаго и Достоевского. Все мысли и чув­ ства Жюльена Сореля, все его порывы и побуждения строго обусловлены, «продик­ тованы» той или иной ситуацией, приуроче­ ны к какому-то конкретному поводу. Герой Стендаля всегда думает только о том, что задевает его лично, что тревожит его в данную минуту. Все его мысли и чувства носят, если можно так выразиться, сугубо прикладной характер, ибо сосредоточены всегда только на каком-то определенном предмете, вертятся только вокруг какого-то конкретного события. Вообще такая строгая регламентация внутреннего мира героев была очень ха­ рактерна для литературы первой половины XIX века, как западноевропейской, так и русской. Вспомним, к примеру, какие мыс­ ли и чувства обуревают гоголевского Чи- чикова во время покупок «мертвых душя>. Не переплатить, выторговать лишнюю ко­ пеечку, обвести всех помещиков вокруг пальца, обмануть, объегорить — вот на чем