Сибирские огни, 1980, № 11

ВЕЛИКИЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ ОТКРЫТИЯ 183 ций. Прозаику же нужно не только дать го­ товые выводы, к которым пришел тот или иной герой после долгих размышлений, но и воспроизвести сам ход этих размышле­ ний, передать весь поток мыслей и чувств, обуревающих героя в данную минуту. Боккаччо — создатель психологического романа? Любопытно, что попытки (правда, очень редкие) передать сложные душевные со­ стояния человека языком -«презренной про. зы» предпринимались очень давно. Д. Бок­ каччо, например, еще до создания своего знаменитого «Декамерона» написал роман «Фьяметта», где поведал о страданиях мо- яодой женщины, покинутой своим возлюб­ ленным. Вот кульминационный эпизод ро­ мана, когда героиня узнает, что ее Панфи- ло увлекся другой женщиной. «Услышав это, я из одного мученья по­ вала в другое, большее, и, обуреваемая гневом и скорбью, я слышала, как у меня забилось сердце, что крылья быстрой Прокны, когда они при лёте быстром по белым бьют бокам; и боязливый дух во мне затрепетал, как море, когда ветер на­ гонит мелкую рябь, или как гибкий камыш, колеблемый легким ветром; почувствовала я, что силы покидают меня; потому я по­ спешила удалиться под приличным пред­ логом в свою горницу. Итак, уединившись от всех, едва достигла я своего покоя, как из глаз моих полились слезы, будто переполненные ручьи по влажным долинам, я едва удержалась от громких воплей и на несчастное ложе, сви­ детеля нашей любви, как бы говоря Пан- фило: «Зачем ты изменил мне?»— я броси­ лась или, вернее сказать, упала навзничь; рыданья прервали мои слова, язык и все члены лишились сил, и так лежала долго, так что меня можно было счесть мертвою, ничто не в состоянии было вернуть блуж­ дающую жизнь в ее телесное обиталище». Конечно, эти страницы к психологической прозе можно отнести с большими оговор­ ками. Здесь нет той экспрессии, вырази­ тельности, той, что ли, изощренности в передаче малейших душевных движений, какая отличает манеру письма Льва Толсто­ го... Но будем в данном случае снисходи­ тельны: ведь перед нами едва ли не пер­ вая попытка рассказать языком прозы о самом сокровенном — об интимных чело­ веческих переживаниях. Попытка тем бо­ лее удивительная, что в те времена в прозе было принято изображать лишь поступки человека, лишь его действия, без всякого психологического обрамления. Даже само­ го слова «психология» не было еще. Впро­ чем, тут следует обратить внимание на та­ кое обстоятельство: все душевные страда­ ния героини Боккаччо вызваны конкретным поводом. Это очень существенный момент, ибо по сути дела уже здесь была заложе­ на одна из самых прочных традиций в изо­ бражении внутреннего мира человека. Все писатели-прозаики (назовем их условно по­ следователями Боккаччо), вплоть до реали­ стов начала XIX века, показывали своих ге­ роев «изнутри», позволяли нам заглянуть в их души только в связи с конкретным по­ водом, случаем, поступком... Возьмем, к примеру, роман Стендаля «Красное и черное». Главный герой рома­ на Жюльен Сорель — бедный честолюби­ вый юноша, задумавший любой ценой вы­ биться в люди, занять высокое положение в «свете», приезжает в Париж и поступает на службу к богатому маркизу де Ла-Молю. Спустя некоторое время Жюльен, которого маркиз поселил в своем доме, начинает за­ мечать, что дочь его патрона Матильда яв­ но неравнодушна к нему. Жюльен чувству­ ет себя на седьмом небе: ведь стоит ему добиться любви этой девушки, пленить, по­ корить е е — и дорога в высший свет откры­ та. Однако у него тут же закрадываются подозрения: а может, скучающая юная аристократка просто разыгрывает его? Вдруг Жюльен получает от Матильды - письмо, в котором она просит его поднять­ ся к ней ночью по лестнице прямо а ком­ нату. В первую минуту- у Жюльена возника­ ет подозрение, что это подвох. «Ясно, меня хотят погубить или по меньшей мере сде­ лать из меня посмешище... Похоже, что эти любезные господа считают меня отменным дураком или уже невесть каким фатом. Черт возьми! Ночью сейчас светло, как днем, луна светит вовсю, а я должен лезть по лестнице в бельэтаж на вышину в двад­ цать пять футов! Да меня тут же из сосед­ них домов заметят. Нечего сказать, хорош я буду на этой лестнице!». И он решает даже не отвечать Матильде на ее письмо. «Однако,— замечает тут же автор,— это мудрое решение не принесло ему душевного покоя». «А что если вдруг... все это у Матильды всерьез? В таком случае я окажусь в ее глазах презреннейшим трусом... Ясно, что она сочтет меня трусом. И я лишу себя не только самой блестящей красавицы высше­ го света — так ведь они говорили там, на бале, у герцога де Реца,— но лишу себя и несказанного наслаждения видеть, как мне жертвуют маркизом де Круазенуа, сыном герцога и будущим герцогом, таким беспо­ добным молодым человеком, а ведь у него все преимущества, которых у меня нет: изящное остроумие, знатность, богатство... Всю жизнь меня потом будет грызть рас­ каяние — не из-за нее, конечно,— мало ли на свете красоток! ...Но честь у нас одна! — как говорит ста­ рый дон Диего, И вот сейчас я совершенно явно, несомненно отступаю перед первой же опасностью, которая встречается на мо­ ем пути». В конце концов, приняв все необходимые меры предосторожности, вооружившись пистолетом и кинжалом (на случай если в комнате Матильды засада), он отправляется на свидание... И так на протяжении всего романа: преж­ де чем что-то предпринять, Жюльен взве­ шивает все «за» и «против», тщательно об­ думывает каждый свой шаг.