Сибирские огни, 1980, № 11

ЗАВЕРШЕНИЕ 175 тиями не что иное, как реквием по уби­ тым на войне в восемнадцать лет: «Так что же, для того мучился тысячеле­ тия человек, для того прозревал, чтобы «замкнуть круг жизни», как и в дикие, не­ разумные времена— в восемнадцать лет?1» Задан актуальнейший вопрос современ­ ности. Он требует ясного, недвусмыслен­ ного, не замутненного другими соображе­ ниями ответа. А положительный ответ, в свою очередь, предполагает а человеке и мужество, и гражданскую зрелость, и об­ щественную активность. «А я — живой, я счастлив,— продолжает свой самоанализ Витя Потылицын.— Счаст­ лив?.. Нет, нет, не хочу, не приемлю такого счастья, не могу считать себя и людей счастливыми до тех пор, пока под ногами у них трясется от военных громов не зем­ ля, нет, а мешок, набитый человеческими костями, и неостывшей лавой клокочет кровь, готовая в любой момент захлестнуть мир красными волнами...» Да, уместна здесь отточенная, пламенно­ ораторская «внутренняя речь» героя, уместна откровенная публицистика, пропу­ щенная через душу Вити Потылицына: «же­ лаю покоя и радости не только себе, а всем людям!» Так в конкретных поступках, в непосред­ ственных отношениях с разными людьми, в размышлениях и обобщениях раскрылся народный характер Вити Потылицына с но­ вой для нас стороны. В обширном теперь повествовании образ его приобрел необхо­ димую для художественного произведения цельность и завершенность. Большой путь прошел Витя Потылицын — с раннего-раннего детства до знаменатель­ ного пира после победы. Преодолевает он, наконец, последние метры, отделяющие его от Овсянки, от бабушки, и снова он пе­ реполнен далеким, отодвинувшимся прош­ лым и не может не думать с грустью об еще одной уходящей весне, правда, на этот раз победной: «И в сердце моем, да и в моем ли толь­ ко, подумал я в эту минуту, глубокой от­ метиной врубится вера: за чертой побед­ ной весны осталось всякое зло, и ждут нас встречи с людьми только добрыми, с дела­ ми только славными. Да простится мне и всем моим побратимам эта святая наив­ ность — мы так много истребили зла, что имели право верить: на земле его больше не осталось». Зло, безусловно, осталось, оно сущест­ вует в старом и новом обличье, действует, разлагает, убивает, но осталась— и бес­ смертна— «святая наивность» прекрасных душ — вера в 'победу добра, звучащая здесь как исторический оптимизм, орга­ нично входящий в астафьевскую концепцию современной личности. История духовного формирования Вити Потылицына напоминает историю станов­ ления Алеши Пешкова из трилогии М. Горь­ кого. Прежде всего тем, что и тот и дру­ гой образ по происхождению, по истокам своим из народных низов. Витя Потылицын, как и Алексей Пешков, вобрал в себя впе­ чатления, получил уроки, впитал мораль живших с ним рядом людей подлинно на­ родного склада и характера. Витя Потыли­ цын, как и Алеша Пешков, развивался и мужал в эпоху начавшейся ломки народно­ го сознания; один — в канун революции 1905 года, другой— в канун Великой Оте­ чественной войны. В. Астафьев с замечательным искусст­ вом, без умалчиваний и упрощений, рас­ крывает в «Последнем поклоне» контрасты нашей действительности, вскрывает реаль­ ные конфликты и противоречия жизни, на­ сыщает свое произведение зрелищем жест, ких и суровых жизненных столкновений и битв. Его жизнеутверждающая философия вытекает не из благостных, счастливо сло­ жившихся для героев обстоятельств, а из правды жизни, из всегда реализуемой в действительности творческой энергии на­ родных масс, из активного преодоления ими своих бед и трагедий. «Книга получилась такая,— признался В. Астафьев,— какой я хотел — светлой и горькой до слез, самая моя заветная, самая свободная и искренняя до «глупости», по­ рой, книга, но в ней, в этой «глупости», и есть вся прелесть...» 1 «Последний поклон» — «самая заветная» книга в творческой биографии Виктора Астафьева, одновременно она — и выраже­ ние «самых заветных» идейно-нравственных идеалов современности в советской лите­ ратуре шестидесятых-семидесятых годов нашего века. 1 Письмо В. Астафьева к автору статьи. — ♦