Сибирские огни, 1980, № 11

ЗАВЕРШЕНИЕ 169 площенному в хорошо известных ему ли­ цах. Иногда он восхищается энергией деде Павла, жалеет отца, но поступиться прав­ дой не может. В этом и победа художника, и его боль, вдруг вызвавшая признание: «Любил ли я деда? Не знаю. Не берусь су­ дить о таком сложном чувстве, не под силу мне оно. Но в тот счастливый миг... я обо­ жал деда...» Счастливый миг связан с ры­ балкой— дед и внук были страстными рыболовами,— но горечь признания от это­ го не уменьшилась. И очевидно же, что отец был повинен во многих бедах маль­ чика. Глава «Бурундук на кресте» завершается сценой встречи сына с отцом в овощном ларьке, где «он не торговал, а царствовал». Оборванный сын мог «только сконфузить, подвести, осрамить перед публикой роди­ теля», потому отец сунул сыну рубль и тут же забыл о его существовании. И дед, в сущности, оставался равнодушным к судьбе внука, не раз попрекал его куском хлеба. Все вместе вызвало у мальчика от­ нюдь не детскую растерянность: «Все у меня не так, всюду лишний, никому не­ нужный...» . Рассказывает В. Астафьев о родственни­ ках несколько:другого склада и характера, но все из той! же «переходной» группы. Глава «Сорока» — о дяде Васе, о Василии Павловиче Астафьеве, танкисте, погибшем на фронте в 1943 году. Начинается глава с описания фотографий, потому что любил фотографироваться дядя Вася, и что ни снимок— картина и одновременно история о тбм, как он рос и мужал. Истории раз­ ные, в том числе и веселые, но истоки характера коренились не в тайниках гене­ тического кода, не в социальном происхож­ дении, характер складывался у него в опре­ деленных условиях, названных писателем прямо, чуть ли не в публицистической форме: «Нынешним, уже много видевшим гла­ зом, и даже не глазом, а вторым зрением, годами выстраданным опытом я угады­ ваю— слишком все же быстро повзрослел Вася: в восемнадцать лет — полная незави­ симость, спокойное достоинство человека, зарабатывающего свой хлеб, в уголках смешливого рта как бы закушена и обра­ щена в легкую улыбку чуть заметная го­ речь. Да ведь и то заметить: не каждому юнцу доводилось валяться на общих нарах, кормить вшей, хлебать баланду, раз в ме­ сяц мыться в городской бане — артельно из одной шайки, ночью грузиться в про­ вальные трюмы баржи и плыть неизвестно куда...» Что это за баржа, мы знаем по повести «Кража»; здесь же о способах пересылки сказано так: «В тридцать втором году семья деда Павла была вывезена в Красноярск, на переселенческий пункт, который я опи­ сывать не буду. Скажу лишь, что Красно­ ярский переселенческий пункт отлктчался полнейшей беспорядочностью, доморо­ щенной сибирской злобой, которая лютее всякой привозной, и неизвестностью: чего делать будут с людом?..» Случалось, что люди навсегда выбивались из нормальной жизненной колеи, а дядя Вася в Игарке, куда был бривезен, выстоял, сумел устроиться на курсы бракеров и приобрести «интеллигентную» профессию, во всяком случае с тех пор физическим трудом он не занимался. Не был дядя Вася безупречным во всем: с горя выпивал бес­ шабашно, с женщинами вольно обращался, чуть в тюрьму не угодил за драку в об­ щественном месте, однако за ум, веселость, за шальную энергию и красоту, за чуткость и доброту любили его все, с кем встречал­ ся, работал, жил. Вот и племяннику своему помог. Возможно, не так, как мог бы, но все равно запомнилось это юноше на всю жизнь, особенно в тот последний день, когда дядя Вася, уходя на фронт, прощался с ним. В преддверии важнейшего события в сво­ ей жизни дядя Вася начал осознавать, что внешняя культура, какую он довольно быстро освоил, не может заменить глубин­ ную, внутреннюю, которая, чуял он, таилась в недрах народа, и затосковал по ней. Он, естественно, не мог понимать промежуточ­ ности своего положения в обществе, как не понимали его, к примеру, многие герои рассказов В. Шукшина, метавшиеся между городом и деревней, но любовь к нему, боль за него В. Астафьев выразил худо­ жественно полновесно, искренне. И к са­ мому себе, прежнему, нещаден писатель, потому и заканчивает сцену последней встречи с дядей Васей на такой берущей за душу высокой ноте: «Я не привык к такому дяде Васе, и по­ тому меня мало касалась его печаль, тем более покорность судьбе,— встряхнется, очухается и дарт еще звону! Не знал я тог­ да, что может и веселая жизнь кончиться буднично, просто — смерть ко всем оди­ наковая, всем страшен ее холод, непонятен ее беспредельный смысл...» О смысле жизни задумался дядя Вася и, видимо, не напрасно. На хорошем счету был в действующей армии дядя Вася-Соро- ка, после взятия Киева хотели послать его учиться на офицера. Описание похорон дяди Васи на недавнем поле боя 5 ноября 1943 года касается уже центрального героя повести, самого сложного образа «заклю­ чительных глав». II Как и прежде, композиция новых глав свободная. Автор Не связывает себя стро­ гим сюжетом. В каждой главе свой ход со­ бытий, свое время, свои герои, объеди­ ненные личностью рассказчика, который часто не совпадает с героем лирическим, ибо он тоже является «предметом» объек­ тивного изображения. В главе «Гори, гори ясно» рассказано о том, как Витя, играя в лапту,, ударил мячом Сеньку, своего родственника, в больной бок. Знал ведь, где у него болит, и — уда­ рил, обозлившись, вспылив. Раскаялся он тут же, брльше того, от «себя», уже взрос