Сибирские огни, 1980, № 11

РАССКАЗЫ- 13 в ларце хрустальном, то есть о бессмертии, и ради этого наделал много глупостей. И, пожалуй, самая большая глупость —мой приезд сюда. Хотя —опять нетГНет!! Это необъяснимая странность сердца, мститель­ ный зов его. Говорят-, что преступника всегда тянет на место преступле­ ния. Вот и меня потянуло... Я ведь совершил преступление! И даже не перед ней... Перед чем-то высшим! Перед природой! Ведь она создавала человека не для того, чтобы он писал картины, книги, строил дворцы, храмы... Она создала его для того, чтобы он любил, чтобы продолжал себя в этой любви, и был счастлив и возвеличен только этим! Как сказа­ но в Библии: бог сотворил человека правым, но люди пустились во мно­ гие помыслы. И вот им уже не хочется оставлять после себя только плоть и кровь свою. Им этого-мало, для них это ничтожно! Люди поза­ видовали богам, выдуманным ими же самими, и вот началась борьба за бессмертие, началось восхождение на этот великолепнейший пик. Пона­ чалу туда лезли как есть, со всем своим житейским —с женщинами, с детьми, с кастрюлями... Но со временем все больше и больше стали убеждаться, что все это претяжкая обуза. И тогда полезли в одиночку, налегке. Вот перед вами один из таких восходителей. Я отказал любив­ шей меня женщине в том, право на что ей дала сама природа. Отказал и себе самому... Чтоб идти налегке. — Господи, вот уже не думала, что еще раз услышу такое,—с не­ ожиданно прорвавшейся болью сказала Вера Павловна.—Все это, прав­ да, иными словами, говорил мне мой муж. Только вы говорите об этом с тоской и протестом, а он говорил с восхищением. — Я тоже когда-то говорил с восхищением... И делал все это с вос­ торгом. А потом постепенно начал отрезвляться. И вот наконец пришла полная трезвость. — Нет...—Тихо, почти шепотом сказала Вера Павловна, и глаза ее утонули в блестящей поволоке навернувшихся слез.— Не обманывайте себя! Никакой трезвости в вас нет. Вы просто устали, измучились... Вас захватило ненастье. Вы сорвались с этой скалы, ушиблись... Вам больно. В такие минуты приходит отчаянье. Я понимаю! Хочется от всего отка­ заться... Приходит жалость к утраченному, к пожертвованному, жалость к себе самому, к другим, особенно к тем, кто был дорог... Хочется вер­ нуть все это, хочется покаяться... Ведь вы и приехали сюда, чтоб по­ каяться. Так ведь? — Может быть, и покаяться... Но не только... А скорее всего, сов­ сем не поэтому. У меня есть товарищ... Он пишет стихи Так, для себя... И вот у него есть такие строчки: когда человек один, ты, женщина, что оставила его и ушла к другому, приди к нему'в этот час, скажи, как лю­ бима и любишь! Счастье любимой целебно, когда человек один! Вот это, пожалуй, ближе к истине. Когда же еще не она, а ты оставил ее, тогда это еще целебней. — Понимаю... Вы хотели излечиться ее счастьем, которое она обяза­ на была найти... Обязана! Как раньше была обязана смириться, когда вы отказали ей в этом счастье! Конечно, если бы вы увидели ее счастли­ вой й благополучной, это бы вам здорово помогло. Унялась бы ваша совесть, которая сейчас жжет вас, мучит, казнит!.. У таких натур, как вы, совесть свирепа. Да это и хорошо. Хорошо! Потому что вы совершае­ те преступления, за которые ни люди, ни общественные законы не могут вас покарать. Ваш единственный судья и палач —ваша совесть! Рано или поздно она призывает вас к ответу. Жаль только, что жертвы ваши, если они узнают о ваших терзаниях, испытывают от этого еще большую боль, чем прежде. Понимаете, боль... еще большую, чем прежде,—сквозь слезы сказала Вера Павловна. — Простите... Вы вправе презирать меня... Вправе! Простите, и поз­ вольте мне уйти.