Сибирские огни, 1980, № 11

12 ВАЛЕРИИ ПОЛШКО жизнь ухаживаю за собой сам. Кто-то из старых русских писателей ска­ зал примерно так: в доме всякого настоящего мужчины, как на военном корабле, не должно быть ни женщин, ни детей, ни кастрюль. — И вы сделали это своим принципом? — Не сделал, но он сложился постепенно сам. Когда же услыхал это выражение, обрадовался... — Тому, что у вас были единомышленники? Или —что нашли на­ конец лаконичную формулировку вашим принципам? — И тому и другому. И знаете, сознаюсь вам, это было для меня еще и оправданием... Оправданием перед самим собой и перед теми людьми, которым мои принципы причинили боль или огорчения. — Вот, оказывается, как мало нужно для собственного оправда­ ния—всего лишь удачный афоризм! — Да, представьте,—нисколько не обидевшись на откровенную желчность Веры Павловны, согласился он.—Но в этом-то и несчастье. И, слава богу, я, кажется, начал понимать это. ...Поздно вечером, за ужином, они продолжали разговор. Казалось бы, теперь он должен был стать более доверительным й откровенным, но случилось наоборот. Вера Павловна не была уже столь настойчива в своих вопросах и не столь желчна и иронична, гоеть же ее, явно смущен­ ный вниманием, которое она ему оказывала, и вовсе отмалчивался, слов­ но боялся, что его разговорчивость будет выглядеть теперь не совсем приличной, а может, отгораживался своим молчанием от чего-то такого, чего боялся и в себе, и в Вере.Павловне. — Господи,—не выдержала Вера Павловна.—Хоть возьми да и по­ целуй вас, чтоб вы наконец избавились от своей напряженности. Ну что вы, право? Неужели никогда не оказывались в подобном положении, один на один с женщиной? Я же вижу, что вы буквально умираете от страху, как бы я не подумала, что у вас есть какие-то намерения. Ну, а если и есть?! Женщинам это только льстит! Он посмотрел на Веру Павловну с любопытством, и удивлением, и благодарностью —и с облегчением улыбнулся. — Ну, будет вам! Я же вижу, цто вы не бабник. Он вдруг легко и совсем освобождение засмеялся. Глаза его ожили, лицо приобрело прежнее выражение простоты и доступности. — Вы правы! Я действительно не бабник. Женщины в моей жизни не занимают, можно сказать, никакого места. Хотя, конечно... Я, видите ли, профессиональный художник. • — Я так и подумала,—качнула головой Вера Павловна.—Еще ког­ да мы гуляли с вами, я уже почти наверняка знала, что вы или худож­ ник, или писатель. — Интересно—почему? — Я немного знаю эту категорию людей. Ну, да это неважно,— вдруг как бы спохватилась Вера Павловна.—Вот видите, сколько я уже узнала про вас! Но вы какой-то удивительный, неисчерпаемый. Сколько мы уже говорим, сколько вы рассказали мне... Казалось бы, можно сде­ лать вывод... Но нет, чувствую, что вы сейчас скажете что-нибудь, и опять это будет новое, и опять окажется, что я не знаю и не понимаю вас. А вот о себе я сказала вам всего несколько слов: живу с дочерью, дочь учится в университете —и все! Больше мне нечего сказать о себе. Я очень люблю Бунина, часто перечитываю... И у него в одном рассказе, называ­ ется он «Неизвестный друг», сказано, что, в сущности, о всякой человече­ ской жизни можно написать только две-три строчки. А вы рассказали мне столько, что можно написать роман. — Так это вы бы написали роман, а Бунин о моей жизни действи­ тельно написал бы две-три строчки: мол, жил на свете художник, писал картины, мечтал об игле Кощеевой, которая в яйце, а яйцо в утке, а утка