Сибирские огни, 1980, № 11
136 Л. БАЛАНДИН символический фон спектакля. Бытовая правдоподобная деталь приобрела значе ние широкого обобщения, вплоть до сим вола. Когда вы будете вспоминать «Бей,' бара бан!» Белова, то в первую очередь вспом ните не динамичную сцену захвата ребятами типографии, не тот выстрел в воздух, кото рым начинается спектакль, когда пятнадца тилетний герой пьесы Ленька Казаков рас пугивает предательски напавших на него ху- лиганов-беспризорников, а подчеркнутая условность гигантских фигур — «слухов» (материализация метафоры — «разрослись слухи») и, главное, печаль в глазах предво дителя беспризорников Саньки Мусью — С. Петрова. Именно о н ,. по определению критиков, «артист рациональный, умеющий убеди тельно работать по четким и точным зада ниям» (Н. Велижанина), «актер неоткрытых эмоций» (М. Королева), встал в центре спектакля и воплотил в себе многое из за ветного в поисках режиссера. Да, мы вместе с Ленькой Казаковым (В. Соколов) ощущаем радостное восприя тие пареньком революционных преобразо ваний, с любопытством наблюдаем за его битвой с таблицей умножения. Нас возму щает предательская выходка Корнеева (С. Александровский), когда тот издевается над доверчивой Наташей (С. Яковенко), тронет чистота Варьки (Т. Седельникова), наивность Пузырькова (Н. Орлова). Но по- настоящему взволнует, заставит увлеченно разглядывать внутренний процесс душев ной ломки только Сашка Мусью — С. Пет ров. Его раздумьями, прозрением дышит спектакль, его трудно складывающаяся судьба одаренного паренька, пробуждение гордости .и самосознания — главные этапы действия. Природа спектаклей Белова в том, что он всегда идет от мысли, от главной идеи, най денной, открытой, истолкованной в процес се анализа произведения. — Самое трудное для меня, да, видимо, и для других режиссеров,— писал Белов,— это «придумать» спектакль. Если есть идея, во имя которой ставишь спектакль, выстро ены образы, ясны человеческие характеры, которым предстоит жить на сцене, то ос тальное нетрудно. Тогда и актеры тебя по нимают с полуслова, и художник быстро находит зрительный образ спектакля, и у композитора рождаются именно те мело дии, которые ты хотел слушать. Говорят, у ученых есть афоризм: самая дорогая вещь — это хорошая идея. Думаю,, что в театре удачная идея ценится не меньше. Очень точное самоопределение! Режис сер приоткрыл дверь в свою лабораторию, показал нам своеобразие творческого по черка. Правда, сам Белов считает, что его Путь создания спектакля сходен с путями других режиссеров, но это не так, совсем не так/ Тот же Кузьмин постоянно начинал работу с нахождения чувственного образа, который лишь впоследствии «пронизывал огнем идейности» (пользуюсь выражением А. В. Луначарского). Различие существен ное! Подход к пьесе с позиции ученого («в театре удачная идея ценится не меньше, чем у ученых») определяет настрой спек такля и исполнительскую манеру. Бытовая деталь изгоняется и из оформления, и из костюмов, и в актерской игре. Достаточно вспомнить крикливую безвкусную рекламу дома Большовых и скорбный лик Христа («Свои люди — сочтемся», художник А. Мо розов), афишные тумбы, заборы, покосив шиеся телеграфные столбы на фоне задни ка, где вздыблены- алые кони, реет красное знамя («Бей, барабан!», художники Т. Ди- дишвили и С. Александров), круглый дере вянный станок, образующий сферическую поверхность Земли, на которой так крупно и значительно все, что совершают герои спектакля «Сквозь время» (художник*)". Ди- дишвили), чтобы понять, какими метафори ческими категориями в лад с режиссером мыслят тюзовские художники. Ленька Ка заков приходит с фронта в новенькой, с иголочки, шинели, в новеньком шлеме. Бы товую неправду костюма легко оправдать метафорой: для Леньки революция — праздник, он весь обновленный, весь охва чен новизной происходящего и т. д. Санька Мусью исполняет в ресторане песенку соб ственного сочинения: Я у мамы родился несчастной, Моя мама была сиротой. Обливалась слезою прекрасной Под тяжелою царской пятой. На Саньке хорошо сшитый фрак, алый цилиндр, По тексту следует, что костюм Саньке одолжил заигрывающий с беспри зорниками Корнеев. Но не мог фрак Кор неева так хорошо сидеть на Саньке — у них разные фигуры, не мог Санька так изящно, профессионально исполнять свои куплеты. Да и в других сценах Мусью разгуливает ё прелестной меховой безрукавке с пышной оторочкой. Во всем он изыскан и элегантен. Но режиссер и не стремится к бытовой правде. Ему важно показать зрителю, через какие искушения «роскошной» жизни, че рез какую «романтику» воровской удачи прошел паренек, прежде чем принес своим новым товарищам, новым людям новой страйы свое выстраданное призывное сти хотворение «Бей, барабан!». В судьбе Сань ки Мусью угадываются проекции иных, бо лее сложных человеческих судеб. На при мере совсем непростой жизни Саньки юные зрители учатся быть более зоркими, внимательными, чуткими. Быть добрее и лучше;— вот внутренний посыл спектакля. Если спектакль. Кузьмина шел от частно го, единичного к общему, призывал через судьбы Петек и Васек видеть судьбы Роди ны, то спектакль Белова от общих катего рий переходит к частным. От понятия «бес- призорничество», «хулиганство» зритель приходит к внимательному взгляду на лич ность, на конкретного человека, вглядыва ется в душевный мир своих героев. • Концепция у Белова обычно бывает же сткая. Она напоминает известный девиз — «добро должно- быть с кулаками». Во имя гуманных идеалов времени — на бой, даже если это грозит гибелью, «быть человеком
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2