Сибирские огни, 1980, № 11

БОЦМАН 111 — Откуда им было знать, нашим людям, живущим среди гор и снегов,—а вдруг издан закон, чтобы дети свои «грехи» на шеях таскали всем нап,оказ? — возбужденно вскричала Маша, защищая уже своих сельчан.—Вот только мама подружку мою Надю Мундукину жалела. Надя Мундукина часто таскала двойки. Картоны большущие, здоровен­ ные, а Надя — маленькая-маленькая, вот такая была. Они по коленкам били ее, идти мешали, ноги у нее заплетались. А жила дальше всех от школы, в самом конце деревни. Мама моя говорила: «Ты ходи по задам, чтобы не видели». Что вы, она не смела — как же, Эрмен Эрменович велит идти серединой улицы, всем показывать его «подарок». Один раз мой отец привез из кошары больную овечку и возился с ней у двора. Смотрит, Надюшка зашла за сарайчик, снимает двойку с себя. Только справилась, под мышку взяла, из-за конторы — Эрмен Эрменович. Он ведь хитрый был, Боцман наш, навешает «подарков» на шеи, отпустит домой, а сам крадется за дворами, наблюдает —несут ли. Надюшка глаз поднять не может, носом шмыгает. Н^адел Эрмен Эрменович на нее двой­ ку и погнал обратно в школу, чтобы оттуда шла улицей. Отец мой не выдержал, подошел: «Что вы делаете, учитель? Как можно командовать так ребенком? Я сам солдат, а в войну такого не видел».—«А это моя система воспитания, Одуй»,—и надулся. «А у вас дети есть?» — «Как видите, только что из армии приехал, еще не женил­ ся». Отец рассказывал нам, что припугнул его: «Вытащу на суд общест­ ва,—-сказал,—поставлю вопрос!» Он и хвост поджал. «Эх, Одуй,—гово­ рила мама,—ты — передовой человек, зоотехник, поезжай в Онгудай, пусть начальство разберется». Но где уж съездить, окот овец начался, ческа козьего пуха, даже нас, школьников, мобилизовали сйкманить и пух чесать. А потом лед на Катуни стал рушиться, как переехать, к трак­ ту выйти? Только подозреваю, что мама с Боцманом сама говорила, не утерпела. А Надюшка так мучилась. Она ведь старательная была, но слиш­ ком тихая, кроткая. И бледненькая такая. Нагнет голову, завесится во­ лосами — они у нее тяжелые, но не черные, а соломенные. А перёд Боц­ маном и совсем немела. Уткнется взглядом в ноги и не скажет даже того, что знает. — Где же она теперь? — В Салдяре. И семи классов не окончила. Все, Ирина Сергеевна, начинается с детётва. Нельзя убивать детство — вот как я думаю! Вот как думала Маша. Для меня она становилась все интересней. Одной весны она не могла забыть. Апрель подходил к концу. В тот год взлетел в космос Юрий Гагарин, и Салдяр, несмотря на удаленность от центров, радовался, услыхав об удачном его приземлении. Земляки Маши Аровой не спускали глаз с неба. А детям казалось, что звезды при­ близились к Салдяру, и они старались разглядеть хоть на какой-нибудь звезде человека. Любила Маша салдярскую весну. Светлую, пахнущую кизяком, на­ возом, солнцем, землей и плывущими с гор запахами трав и цветов. Вы­ шли ребята на пришкольный участок работать. Солнце лилось с высоты, и Маша была без ума от всего. Велит Эрмен Эрменович принести лопату из дому — бежит, дом-то рукой можно задеть. Пошлет за граблями — опять бежит... Вспомнив то весеннее состояние, Маша совсем успокоилась. Я больше не перебивала ее. — Подхожу я с граблями, а он глядит испытующе, будто подозре­ вает в чем-то: «Арова, твоя мать, наверно, самые плохие грабли выбрала для нас? — и не шутит, стоит серьезный, руки по швам, взглядом колет,