Сибирские огни, 1980, № 11

•8 ВАЛЕРИЙ .ПОЛУЙКО — Конечно, можно,—помягче, с долей участливости, сказала Вера Павловна.—Если нужно? — Нужно... Я вас очень прошу! , — Нов этом я вам не могу помочь. Картотека ведь составлена по фамилиям. Вам нужно просто отправиться по этому адресу. Кстати, я как раз живу неподалеку, могу вас проводить. Он предложил взять такси, но Вера Павловна отказалась. — Нам с вами уже пора прислушиваться к советам врачей и дви­ гаться, двигаться... Как можно больше! К тому же —вечер чудный! Пойдемте пешком. Здесь недалеко. Потом она всю дорогу молчала, чувствуя какую-то странную, непо­ нятную и неведомую ей ранее сковывающую неловкость перед этим не­ знакомым мужчиной, которого она опять же непонятно почему, зачем и для чего вызвалась провожать и как бы вмешалась, насильно, в его совершенно ей безразличные дела. Что это было —обычное человеческое чувство соучастливости, есте­ ственное и невольное? Желание помочь —такое же естественное и обыч­ ное? Или это было что-то другое —неизвестное ей и неподвластное, вла­ девшее какими-то ее тайнами, о которых она и сама не знала? На это она не могла ответить себе, как не могла она ответить и на другое —по­ чему в ней вообще возникли эти мысли? Потому ли, что это был мужчи­ на, ил» потому, что она сама вдруг очень остро почувствовала себя жен­ щиной. Если причиной было первое, то она могла еще найти какое-то объяснение... Трудно было найти объяснение, если причиной было второе. Но она чувствовала, хотя и боялась признаться себе в этом, что причиной было и то, и другое. И хотя в душе она яростно убеждала себя, что все это абсолютная глупость и ерунда, что все* эти. ее мысли — един­ ственно от боязни, что он может расценить ее поведение как-то по-свое­ му, тем не менее даже эта боязнь, которая тоже была неожиданной и непонятной, снова и снова возвращала ее к мысли о том, что же двигало ею—обычное ли чувство соучастливости или то неподвластное и тайное, что вдруг совершенно неожиданно пробудилось в ней, захватив ее врас­ плох и наполнив сумятицей чувств и мыслей. Все это в конце концов испортило ей настроение. К чувству нелов­ кости и досады добавилось едкое чувство стыда перед самой собой, как будто она уличила себя в чем-то недостойном или даже позорном. Ей жгуче хотелось, не медля ни минуты, прервать эту затеянную ею про­ гулку, извиниться, уйти, но она знала, что станет себя презирать, если поступит, так,—презирать не за трусость и свою нестойкость —человече­ скую и женскую, которые она выдумала для себя и постепенно поверила в эту выдумку, а за ту ложную безгрешность, которой чуть было не со­ бралась наделить себя и которая сама собой возвелась бы в принцип, извинись она и уйди. Лгать по такому большому счету себе самой она не могла. Нужно было быть жалкой и ничтожной кривлякой, чтобы поступить так. Вера Павловна'не была кривлякой, и уж тем более —безгрешной. Она была женщиной строгих нравов, но женщиной. Будучи обойденной вниманием мужчин, она тем не менее не мстила им за это. Строгость ее не была местью, не была она и прикрытием ущербности —она была выражением ее достоинства и защитой его —прежде всего от самой себя. Зная истин­ ную Цену расхожей мужской внимательности, она не соразмеряла отно­ сительно ее цену своего собственного достоинства, держа эту цену пос­ тоянно высокой. Быть может, потому ее и обошло сомнительное счастье мужской позарливости. Впрочем, справедливей сказать, она сама ушла от него—тот этого сомнительного счастья, но счастье истинное, истинное чувство, истинная любовь всегда;были желанны ей, дороги, необходимы...