Сибирские огни, 1980, № 10

182 Э. ШИК «Семья», действительно, речь по преимуще­ ству идет о будничных и повседневных делах рядовых тружеников. Точнее говоря, здесь сферы общественно-производственные и се­ мейно-бытовые настолько взаимопроникают, что отделить одно от д ругого невозможно. Именно эта особенность произведений В. М урзакова, на мой взгляд, ставит их в са­ мый фарватер поисков современной совет­ ской прозы. Творческий опыт В. М урзакова позволяет увидеть почти зримо, как от по­ вседневного быта и обыденности тянутся прямые нити к проблемам нравственным и социальным. А это как раз путь наиболее сложный, трудноразрешимый. Не могу не оспорить здесь еще одно по­ ложение статьи В. Шапошникова. «Конф­ ликт,— утверждает он, имея в виду совре­ менную литературу,— стал менее с о ц и ­ а л ь н ы м , но более н р а в с т в е н н ы м » . Н. Кузин в этом отношении полностью солидаризируется со своим оппонентом и говорит уже о «преобладании в современ­ ном конфликте момента нравственного над социальным». Верно, конечно, что задачи нравственного воспитания сегодня выдвину­ ты в ряд первостепенных. Об этом говори­ лось и с высокой трибуны XXV съезда КПСС. Но все это вовсе не свидетельствует об ослаблении социального начала. Полемизи­ руя с теми из критиков, которые склонны были исключить социальное содержание из творчества В. Белова, В. Гусев писал: «Кре­ стьянин В. Белова не так уж абстрактен и внесоциален, как иногда казалось иным его критикам; он вынес на своих плечах револю ­ цию, коллективизацию и огром ную войну, он ныне борется за благо новой дерев­ ни; в то же время он наследует то нравст­ венно высокое, что традиционно было свой- ственно'русским крестьянам, с их коллекти­ визмом (мир, роевое начало), уважением к труду на земле и к природе, с их совест­ ливостью и цельностью чувств». В этой связи хотелось бы обратиться к творчеству еще одного сибиряка — Ал ек­ сандра Плетнева. В своем последнем произведении — ро­ мане «Шахта» — А. Плетнев, как и В. М ур- заков, отдает явное предпочтение обыден­ ным, повседневным сторонам жизни. К рас­ крытию их он относится с большой мерой ответственности. На каждой странице рома­ на мы найдем множество, казалось бы, мельчайших подробностей жизни, быта, ра­ боты сельского труженика или шахтера, и никогда нас не охватывает сомнение: «А могло ли так быть?», «Все ли здесь точ­ но передано?». Лучшие страницы романа А. Плетнева «Шахта», где речь идет о труде шахтера, могут соперничать по своей эмоциональной насыщенности и точности с широко извест­ ными и популярными произведениями на так называемую производственную тему. Но в романе немало и страниц, написанных рукой знатока деревенского быта. Обыден­ ные жизненные ситуации и конфликты, ха­ рактеры, погруженные в эту обыденность, обретают порою в романе высокую меру обобщения и типизации. Самый наглядный пример тому — шахтер Михаил Свешнев, выписанный наиболее обстоятельно и пси­ хологически достоверно. От обыденных и повседневных дел своего героя, от его бытовых забот автор как-то естественно и убедительно приходит к важ­ нейшим проблемам нашей действительно­ сти, к раздумьям философского плана. Го ­ в о р и ть здесь скорее уместно не об ослаб­ лении социального начала, а о его заметном усилении. Но верно и то, что конфликт ро­ мана до предела наполняется нравственным содержанием. В романе явственно звучит мотив памяти, памяти благодарной, без которой немысли­ мо становление человека. Именно эта добрая память во многом оп­ ределяет нравственный облик героя, делая ничем как будто бы непримечательного ря­ дового труженика личностью деятельной, чуткой к проблемам сегодняшнего дня. Вот лишь некоторые из раздумий Свеш- нева: «...И обуяли мысли, четкие и широкие. Знало ли хоть одно поколение на Руси за прожитые столетия столько страданий, сколько выпало на поколение его родите­ лей? Нет, не знало. Уходит навсегда вели­ чайшее поколение величайшей силы духа. Уходит, а мы остаемся, не слабые, но не та­ кие...». Или: «Он растирал в ладонях колосья с млэденчески-молочным зерном, нюхал, про­ бовал на вкус: но ни запах, ни сладковатый вкус не напоминали ни вчерашний день, ни прошлый год, а что-то далекое-далекое, почти за пределами памяти и жизни, и меж этим далеким и сегодняшним ощущалось громадное пространство любви к родной земле». Герою романа «Шахта» было с ко го де­ лать жизнь. Он видел и знал таких людей, которые и сегодня, в его зрелые годы, ос­ таются прочно в памяти сердца. Это и Ан­ тон Лабунов, а по-местному просто Лабуня, первый председатель Чумаковского колхо­ за, который «своей бесшабашной отвагой и лешьей силой гнул в три погибели контру». Помнит его Михаил всю жизнь занятым с мальчишками да лошадьми. Поругивал бы­ вало его за это новый председатель, лоша­ дей жалел. «Не жалей,— трубил Лабуня.— Я защитников Родины учу». А как м ож но забыть директора шахты Петра Васильевича Караваева, при котором Михаил начинал работать шахтером? В вой­ ну Караваев генеральское звание имел и дела генеральские делал. А теперь вот шах­ ту поднимал. Случалось, и самому приходи­ лось в незакрепленном забое уголь брать, купаясь в поту вместе с другими. У иного нервы не выдерживали. Случился-таки од­ нажды обвал, чудом живым остался Кара­ ваев. А первые слова, как в сознание при­ шел, были о деле: «Забой восстановили? Уголь даете?». И нет ничего удивительного, что Михаилу порою чудится, будто родился он сразу в двух местах: там, в деревне, и здесь, в шах­ терском городке, настолько близки ему были заботы и тревоги людей этих двух краев. В единый образ сливаются в созна­ нии Михаила и люди, встречавшиеся на его