Сибирские огни, 1980, № 10

НАЧАЛО 163 каких новаций в современном понимании не допускалось. Да и требования к худож­ нику в ту пору — в пятидесятые годы — были совсем иные, чем теперь. Но чуткое понимание автора и тогда, как и теперь, для тонкого художника было необходимо. Белоголовый оформлял «Чайку». ...Берег озера. Толстые стволы старых де­ ревьев. Звучащая тревогой тишина. Ника­ кой красивости, и в то же время все взвол­ нованно, все поэтично, как в созвучном то­ му времени стихотворении К. Бальмонта: «Есть в русской природе усталая нежность, безмолвная боль затаенной печали, без­ выходность горя, безгласность, безбреж ­ ность, холодная высь, уходящие дали...» Так же, в нарастании тревоги решал он и другие картины, вплоть до последней. В «Гамлете» — никаких открытий. Скупо и сурово. На фоне черного бархата силуэт Эльсинорского замка. Тень отца — старого короля в длинном плаще из того же чер­ ного бархата. Бархат плаща сливался с фо­ ном, и вся фигура короля исчезала и вновь появлялась. Это не казалось дешевым эф­ фектом. Движения короля и молодого, мятущегося Гамлета, сливаясь с тревожной музыкой, завлекали вас в мир грядущих бед, в мир жестокий. Здесь уместно привести письмо, которое написала мне 2 августа 1941 года Алек­ сандра Яковлевна Бруштейн. «Дорогая товарищ Редлих! Вы, вероятно, знаете кое-что из моих пьес иди читали кое-что из моих статей, а я видела Ваши постановки. Вот мы уже и не такие совсем чужие, незнакомые. Правда?.. В Новосибирске меня поначалу очень пугала перспектива театрального голода. Все мы часто приезжали из Москвы на пе­ риферию, а также смотрели в Москве пе­ риферийные спектакли. Мы почти всегда хвалили, но с обязательной оговоркой — это же периферия. Этого всего я боялась, когда шла в Новосибирске на «Г’амлета». Прибавьте к этому, что взволновать в шек­ спировском спектакле такого театрального старожила, как я, вероятно, так же трудно, как открыть Дон-Ж уану что-нибудь новое, неизведанное в человеческой любви. А вот Гамлет оказался нечаянным и со­ всем не периферийным, ¡радостным не только потому, что это гораздо лучше, чем «Уриель Акоста» в Малом ¡театре, а пото­ му, что Ваш «Гамлет» театрально истолко­ ван не в обывательском смысле. В искусст­ ве центрально, в театре столично и в достижениях своих и недостатках. И еще потому, что это спектакль большой настоя­ щей культуры, прекрасной режиссерской свободы, легкости грациозных находок, свежести чувств... Сцена Мышеловки стоит для меня в ряду лучших постановок, ви­ денных мною у нас и за границей. Я уже и не говорю о замечательном художнике спектакля Белоголовом. Из-за одних деко­ раций некоторых картин стоит пойти на этот спектакль и получить радость...» И еще об одном художнике — Василии Юрьевиче Шапорине. Сын известного ком ­ позитора, он вырос в семье, близкой к 11* лучшим традициям современной творче­ ской интеллигенции. Среда воспитала в нем любовь к театру, хороший вкус и вечный поиск нового. Таким он пришел в «Крас­ ный факел». Вот что писала о нем в журнале «Театр» Е. Луцкая: «...Годы накопили в таланте и памяти воспитанника школы-студии МХАТ, ученика В. Дмитриева много важного и содержа­ тельного. Многолетняя и чрезвычайно важ­ ная, даже для сегодняшней практики и се­ годняшних находок Шапорина деятельность на посту главного художника Новосибир­ ского драматического театра «Красный факел» с многоликим репертуаром, с за­ мечательными режиссерскими и исполни­ тельскими традициями — овладение ис­ кусством психологического интерьера от «Игроков» до «Села Степанчикова». Именно это «овладение искусством пси­ хологического интерьера» сделало оформ­ ление нашего спектакля «Село Степанчи- ково и его обитатели» таким впечатля­ ющим. Деревня, сад, усадьба ни в чем не повторяли ни Горького, ни Чехова, ни Ост­ ровского. «Напряженность внутренней ж из­ ни» героев пьесы сочеталась с напряжен­ ностью окружения. Запущенность. Нерв­ ный тревожный свет струится сквозь высокие окна комнаты с темно-зелеными, сумрачными, как бы покрытыми плесенью стенами. Такими же беспокойными были и пейзажи, залитые оранжево-красным за­ ходящим солнцем. Уступаю слово о содержании спектакля и исполнителях Л. Г. Образцовой, чья ста­ тья «Замысел пьесы» была помещена в Ежегоднике Института истории искусств. Со стороны, говорят, виднее. И да прос­ тится мне пространная цитата! «За широкими окнами и дверью, веду­ щей в сад,— выразительно изображается художником Шапориным картина щедрой, солнечной, могучей русской природы. Словно сам девственный лес во всей своей силе и чистоте подступил к усадьбе. А в комнатах мгновенно разворачивается пе­ ред нами чудовищное скопление жизнен­ ных несчастий, искалеченных судеб, траге­ дий, обид. Кокетливо ли смеется при виде нового, молодого мужчины, или истериче­ ски плачет над своей бессмысленно рас­ траченной, погубленной ж изнью Татьяна Ивановна — Е. Агаронова,— в первую ми­ нуту не разберешь, но ее звонкий истери­ чески жалобный смех сразу хватает за ду­ шу, он как бы служит музыкальным, зву­ ковым камертоном сцены. Испуганно мечутся приживалки вокруг капризной, деспотичной генеральши. Не выдержав мучительств, творимых над ее отцом, кри­ чит и угрожает бабушке, Фоме, вся дрожа при этом, как тоненький стебелек, юная дочь Ростанева Сашенька. В голос ревет, растирая рукавом слезы, милый, наивный, хорошенький Фалалей. И то искреннее шутовское самоуничижение, то хлесткое и умное издевательство над окружающ ими все сильнее, все громче звучит в речах по­ добострастно юлящего, низкопоклонству­ ющего Ежевикина-КоростынеВа.