Сибирские огни, 1980, № 10

162 В. П. РЕДЛИХ о нескольких его ролях и в «Красном фа­ келе». Прежде всего — образ Ленина. Назначе­ ние его на эту ответственную роль вызва­ ло резкое сопротивление большей части коллектива. Главным возражением было полнейшее внешнее несходство. Он был слишком высокого роста, с низким голо­ сом, замедленным тяжелым движением. Таким он был в жизни. Первое появление актера в образе Ле­ нина обычно встречалось аплодисментами. На нашем спектакле этого не случилось. Его просто не узнали. Но зато потом... Стоило ему улыбнуться ребятам, выгляды­ вавшим с высокой печи в деревенской из­ бе, заговорить с ними с так свойственной Ленину теплотой, как зрительный зал взрывался аплодисментами. Узнали! Узна­ ли, были счастливы узнаванием и, раз по­ верив, верили до конца. Помню споры перед спектаклем — спра­ вится или не справится актер с такой от­ ветственной задачей. И не ошиблись те, кто полагал, что главное в работе над об­ разом В. И. Ленина не внешнее сходство, а ум и сердце. И то, и другое было щедро отпущено незаурядному таланту Глазыри­ на. С этим никто не мог спорить. В течение всего спектакля у него не была нарушена сложная внутренняя жизнь образа. Всем казалось, что именно таким, наверное, и был Ленин. М ного удачных работ было у Алексея Александровича в «Красном факеле». Сре­ ди них — Федя Протасов в «Живом трупе». И тут актеру прежде всего помогла прав­ дивость и глубина его дарования. Протасов Толстого не терпел, не выносил лжи. то отвечало главному в характере Глазы­ рина. В сцене у следователя он заражал зри­ телей силой убежденности, силой умения смотреть правде в глаза и обнажать лице­ мерие, где бы жизнь ни столкнула с ним человека — в обществе, в семье, в борьбе с самим собой. Последней ролью, сыгранной Алексеем Александровичем в нашем театре, была роль Вершинина в «Трех сестрах». Это бы­ ла и моя последняя постановка на сцене «Красного факела». Как сейчас, вижу глазыринского мечта­ теля Вершинина с его любовью к жизни, с его горестями и бедами, с его верой в будущее и с его по-чеховски тонким пони­ манием роли человека в жизни, трогатель­ ного и .немного смешного. В пьесе А. Штейна «Персональное дело» он играл Хлебникова. Тут мы видели его в роли современника, на чью преданность, верность нашей жизни и партии зритель м ог полностью положиться. Хлебников вы­ зывал безусловное доверие, несмотря на Сложность его личной судьбы. Рано оборвалась жизнь нашего любимо­ го друга Алексея Александровича Глазы­ рина. Последней интереснейшей его рабо­ той была роль директора завода в фильме «Белорусский вокзал». Этот фильм извес­ тен чуть ли не каждому в нашей стране и многим за рубежом . Алексей Александро­ вич с честью поддержал великолепный ан­ самбль этой картины. Не м о гу не сказать о краснофакельских художниках. Не обо всех, конечно. М ногое стерлось в памяти за долгие годы, но что- то живет и волнует до сих пор. Серафим Леонидович Белоголовый... Сын известного петербургского адвоката, он с детства увлекался живописью . Рисо­ вал все, что видел вокруг. М ного учился, стал театральным художником . Мы узнали о нем, когда он работал в драматическом театре Омска, и добились, чтобы Белого­ ловый перешел в «Красный факел». Помню, мне сказали: приехал новый ху­ дожник. Я поспешила встретить и увидела в вестибюле театра двух красавцев — его и жену его, впоследствии актрису нашего театра Веру Белоголовую. Серафим Леонидович сразу стал красно- факельцем — и как человек, и как худож ­ ник. У него была на редкость располагаю­ щая внешность. Тонкое, точеное лицо, се­ рые умные, добрые и почти всегда весе­ лые глаза, стройная худощавая фигура. Он был долго и тяж ко болен, и только стой­ кое жизнелюбие позволяло ему, на удив­ ление врачам, побеждать туберкулез лег­ ких. Тогда его еще не умели по-настояще­ му лечить. Нередко случалось, что он был уже на краю гибели, но снова вставал, сно­ ва увлеченно работал. Как-то попал в ав­ томобильную катастрофу. Мы навестили его. Он не унывал, улыбался и повторял: «Жив, жив курилка! Жив, жив — не умер!» В один из особенно серьезных приступов болезни ему надо было сделать тяжелую операцию, и нигде, кр ом е Москвы, не бра­ лись за нее. Но Центральный туберкулез­ ный институт в Москве отказал — нет мест. Тогда я с Верой Сергеевной Белоголовой пошла к первому секретарю обкома пар­ тии Михаилу Васильевичу Кулагину. Яви­ лись мы без предварительного звонка, бо­ ясь отказа, нерешительно зашли в прием­ ную. Там на нас замахали руками: «Сегод­ ня ничего не выйдет. Приходите в другой раз. Идет бюро». Мы уселись и стали тер­ пеливо ждать. Прошло несколько часов. Наконец, из кабинета стали выходить чле­ ны бюро, но кто-то задержался. Снова ждем. Стало уже темно. Вышел Михаил Васильевич, увидел нас, удивился: «Что вы тут делаете?» Пригласил в кабинет. Выслу­ шал. Заказал телефонный разговор с Москвой, с товарищем Ворошиловым. Раз­ говор был недолгим. Через несколько дней Серафима Леонидовича самолетом отпра­ вили в Москву, а спустя несколько меся­ цев после удачной операции он вернулся к нам здоровым, полным рабочих пла­ нов. Я пишу об этом потому, что хочется подчеркнуть, как бережно относились к театру, заботились о нем. Этот случай был далеко не единичным. Театр любили. Режиссерам было легко и интересно ра­ ботать с Белоголовым. Он понимал замы­ сел спектакля с полуслова. Бывали и спо­ ры, но все возражения художника, пред­ ложенные им дополнения никогда не шли вразрез с автором. Главное было расшиф­ ровать в сценографии почерк автора. Ни- Ч