Сибирские огни, 1980, № 10
НАЧАЛО 159 великолепного актера Серафима Дмитри евича Иловайского. К сожалению, рано оборвалась его жизнь... Он запомнился мне и в ведущих ролях, и в крохотных эпизодах, где поражал тон кой наблюдательностью и точным решени ем характера. Кстати, он очень любил ма ленькие роли и замечательно их играл. Для примера можно назвать роль Трубача в «Егоре Булычове». ...Недоверчиво, бочком, бочком появлял ся этот странный, фантастически высокий, сутулый человек в полинялом солдатском мундире, с выпученными глазами. Внеш ность дополняли длинные рыжие усы. Бы ло в нем что-то причудливое, что-то от ста рой темной Руси, от старой русской сказ ки. «Рубль дать можете?» — спрашивал он, недоверчиво косясь на больного Булычова, и, получив утвердительный ответ, начинал угрюмо, тупо трубить в громадную трубу. Что-то гибельное было в этих звуках, что-то символическое, что-то от мрачной панихи ды по ушедшему ж утком у прошлому Рос сии. Склонность к обобщению была в высо кой степени свойственна Иловайскому. Во площением мертвого чиновничьего мира был его Каренин, оставаясь живым чело веком в каж дом живом куске пьесы. Глу бинной, и трагической правдой был напол нен образ профессора Скутаревского в пьесе Леонова. Одним из спектаклей, над которым с особым увлечением работал «Красный фа- кел» в военное время, был «Фельдмаршал Кутузов». Тема патриотического подвига, тема единодушия народного в борьбе за спасение Родины была остро созвучна со бытиям. Очень ко времени прозвучал тог да вдохновенный голос Иловайского-Багра тиона: — Солдаты! Мы сражались вместе, мы сотни верст прошли в пороховом дыму. Отдайте жизнь, но Родины, но чести не от давайте никому! Как дороги были эти слова каждому зри телю! Фашисты рвались к Москве... Жаль, немногие видели Иловайскоого в роли Багратиона. Его аскетически сухое ли цо, суровое, с мерцающими глазами, мог ло внезапно загораться. Темперамент это го незаурядного актера был чрезвычайно заразителен. Спектакль «Фельдмаршал Кутузов», при всех его недостатках, запомнился, я думаю, всем, кто его видел. Вчера, сегодня — каждый день Сибирь отправляла на фронт войска, и мы играли спектакль по три раза на день для воинов Красной Армии. Старик Кириков, неутомимо перегрими ровываясь, несколько дней подряд играл Кутузова. Он трактовал этот образ, исходя из толстовского понимания. Толстый, уста лый, ироничный, насмешливый и в то же время удивительно сердечный. Казалось, ничто не могло удивить его, нарушить его спокойствие. Но как преображалось его лицо, когда он читал донесение о бегстве Наполеона! — Москва оставлена французскими вой сками. Россия спасена! — негром ко произ носил он, и настоящие слезы, слезы глу бокого облегчения, слезы счастья наполня ли его усталые глаза — вернее, один уцелевший глаз. А что делалось в зале! Солдаты вскаки вали с мест, аплодировали, кричали «Ура!» Как и все, мы жадно прислушивались' к вестям с фронта. В Сталинске жили мы в душном, тесном общежитии на проспекте Энтузиастов, так пышно называлась наша улица. По дороге в театр проходили мимо огром ного завода, тревожно полыхавшего зарницами сварки, оглушавшего грохотом. Навстречу нам шли рабочие. Им нередко приходилось оставаться в цехах по две-три смены, и они возвращались домой изму ченные, в промокшей от пота одежде. Сре ди них было немало мальчиков лет по 12— 13, которым недоставало сил даже пе реодеться на заводе... Наши войска отступали. Каждый день — старые и малые — мы собирались в конце коридора общежития у черной тарелки репродуктора и слушали очередные свод ки. Эта ненавистная черная тарелка сооб щала только горькие вести: «После тяже лых упорных боев наши войска оставили...» Мы долго стояли молча и молча расходи лись по комнатам. Надо было идти в театр, репетировать, работать. Наконец, также ранним утром, как всегда озабоченные, собрались у радио и услышали: «Прорыв под Москвой!» Что тут началось! Актеры — народ эмо циональный, впечатлительный. Все завол новались, зашумели. Смеялись, плакали. Х удожник Серафим Леонидович Белого ловый схватил за руку солидную Гончаро ву и в лихой мазурке помчал по коридору, гром ко и весело распевая. Перелом в войне явился и переломом в нашей жизни. Стало легче на душе. Работа спорилась. Мы выпускали спектакль за спектаклем, в основном на современную и военную темы. Тут были и «Русские люди», и «Фронт», и «Олеко Дундич», и «Раскину лось море широко», и много других пьес. Наиболее глубокой, умной пьесой о войне были «Русские люди». Я уже говорила об Аржанове-Глобе в этом спектакле. Хочу сказать еще о моло дой актрисе Вере Капустиной. Еще в Ново сибирске в театральную школу пришла статная девушка, работавшая помощ ником машиниста на железной дороге. Она сразу пленила всех, но во время войны школу пришлось закрыть, и вскоре мы расстались с талантливой ученицей. Прошло немного времени, и мы снова встретились с Капус тиной. Она сама приехала следом за нами в Кузбасс и была зачислена уже не в ш ко лу, а в труппу «Красного факела». Первой ее большой ролью была Валя в «Русских людях». Простая, красивая, лирическая, без тени сентиментальности, мужественная и женственная в одно и то же время. Со всем еще неопытная как актриса, Вера Ка пустина имела успех. С большой силой и чувством правды сыграла она с А рж ано вым финальную драматическую сцену. По тому, как я пишу о прошлом, может показаться, что в «Факеле» были только
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2