Сибирские огни, 1980, № 9

76 ВЛАДИМИР НИКИФОРОВ Тишина. Тяжелая и долгая. Такую тишину не выдерживают. Хлопнула дверь. Убежала. А мы закурим канский «Беломор». А вот и дождь. Сначала косые мазки на стеклах, потом капли, и вот уже струйки дождя побежали торопливо и жалко, как слезы. Четыре цвета за окном, четыре горизонтальные полоски: серовато-темной воды, зеленой травы, синего леса, блеклого неба. Называется, нашел простоту и определенность, тихую гавань. Влип, как мальчишка, втрескался, врезался, втюрился в восемнадцатилетнюю девчонку, и все это произошло на судне, где всего двенадцать человек, где ничего не скроешь. Он должен быть честным перед нею и перед самим собой и поступать по правде, но он уже не знал, где тут честность и правда — то ли в том, что эта девочка заставила его все забыть, то ли в том, что он не свободен и никогда не сможет стать свободным от прошлого. Назаров поднялся, натянул брюки, майку, поплелся к умывальнику. Стакан мелко и беззвучно дрожал в своем гнезде. На стеклянной полочке все сбилось в кучу — паста, крем, футляр с бритвой, мыльница. Он посмотрел на свое отражение в зеркале. Больше всего ему не понравились глаза. Что-то измученное, жалкое, немощное стояло в них. Стук в дверь. Катя. — Пойдемте обедать! Он начал приводить себя в порядок, а она стояла рядом и смотрела, как он бреется безопасной бритвой, чистит зубы, умывается. Он вспомнил дочь — той больше всего на свете нравится рисовать пенным помазком на его голой спине. Смеху потом, смеху! Катя подала ему полотенце и смотрела так, словно это и та полотенце вовсе... — Я вам чистое принесла! — Спасибо, Катя. — И майку, пожалуйста, наденьте чистую, а эту снимите. Я вам ее постираю. — Господи, вот наказанье! — Наказанье! — смеется она.— Это мне с вами наказанье! В салоне они усаживаются за разными столами. Он за комсостав- ский, она — за тот, где обедают рулевые-мотористы и практиканты. Формального деления на столы не было, но все придерживаются такого порядка. Лишь Костя то за комсоставский стол сядет, то за «рядовой». Костя — ветеран судна, человек заслуженный, к тому же он на ставке третьего штурмана, поскольку должности боцмана в штатном расписании нет. За комсоставским столом Костя сидит в чистом, ест не спеша, вдумчиво прислушивается к разговорам. А прибежит перед швартовкой, в робе,— плюхнется рядом с практикантами с криком «Дарь-Ванна!», и сам ест быстро, и других торопит. Назаров сел против дублера. — «Служебный» еще не обошел нас? — Вот-вот догонит. На судне знали, что сам Павлов идет в Северогорск, чтобы встретить плот. Конечно, появится он и на судне. Назаров в последние два дня занимался «экстерьером» — подкрасили, перебрали, вымыли. В преддверии встречи с Павловым на судне о нем много говорили, и Назаров вынужден был отметить, что авторитет Павлова в экипаже бесспорен. На него надеялись. Василию Трофимовичу отдавали должное и за справедливость, и за всегдашнюю выдержанность, а от Павлова ждали поступков. Вот и сейчас на эту тему перешли. — Павлов порядок наведет! — говорил дублер.—Он мужик деловой, цепкий.