Сибирские огни, 1980, № 9

двойная ноша 69 капитанов!.. Ни за что бы не подумал, что за Долесником стоит такая сила. С Краснопеевым ему удалось поговорить об идее Колесника только в конце дня. До этого они «делали план». Чтобы застраховаться от случайностей, применили испытанный вариант — взяли у лесников в аренду несколько теплоходов. На самом деле никакой аренды не было, просто продукция этих судов, таскавших плоты-кошели, включалась в отчетность объединения, а лесникам переводились деньги. — Что же ты зажал идею Колесника? — спросил Павлов, когда они, наконец, разделались с планом. — Да, ерунда, Андрей Геннадьевич! Зачем нам связываться с этим методом? Ведь судно в таком случае с линии уже не снимешь, план ему не изменишь. Ограничивается свобода маневра! Так, глядишь, мои диспетчера без работы останутся! — Знаю, знаю, что ты сторонник свободного мореплавания. Закрепления судов за линиями не признаешь, типовые составы отвергаешь. Работаешь как свободный художник. — Да на кой мне это нужно, Андрей Геннадьевич? Бери больше, вези дальше — вот и все, что от нас требуется. — Ну-ну, ты уж не упрощай до такой степени... А как тебе нравится, что они выбросили из группы Поливанова? — Ну, это уж я не знаю что! — воскликнул Краснопеев.— Мужик делает полтора плана, а некоторые из них и до одного не догребают! Я считаю, что Поливанова за этот рейс надо как можно больше поощрить, а этой группе не давать никакого ходу! — Что уж ты,— улыбнулся Павлов,— так сразу! — Да мне, Андрей Геннадьевич, за Поливанова обидно! ^у , был бы кто другой. А то ведь Поливанов! После его ухода Павлов вдруг позвонил домой и попросил жену что-нибудь приготовить для передачи Василию Трофимовичу. Он сегодня заедет к нему в больницу. Ему почему-то захотелось увидеть начальника объединения. Нет, он ехал не отчитываться — Павлов уже не мог ни с кем делить эту громадную ответственность за дела предприятия, не хвалиться; кто-кто, а Василий Трофимович знает цену этих успехов. Ему надо было посоветоваться с Начальником (про себя он по-прежнему так называл Василия Трофимовича), если получится. Раньше получалось. Начальник лежал, когда Павлов вошел в палату. Он медленно сел в кровати, и Павлов с жалостью отметил, как он постарел; еще эти стариковские круглые очки в железной оправе, за которыми набрякшие веки. Они поздоровались, Павлов сунул ему в руки пакет с ’лимонами: «К чаю, Василий Трофимович». — Ты подожди-ка, Андрей Геннадьевич, я лицо сполосну. Вернулся он посвежевший, бодрый, и у Павлова стало проходить это щемящее чувство. — Ну, садись, садись. Рассказывай, как ты там ворочаешь. — Ворочаю, Василий Трофимович. Вы-то как? — Да получше стало. Уже на прогулку хожу. Правда, недалеко, но сам хожу. А ведь, помнишь, двинуться не мог. Говорил начальник с той хорошо знакомой обстоятельностью, которая, бывало, и смешила Павлова, и выводила из себя. — Но полежать еще месяца полтора придется. Капитальный ремонт есть капитальный ремонт. Павлову пришлось все же сделать краткий обзор состояния дел в объединении. Он докладывал, невольно заражаясь неторопливостью и обстоятельностью Василия Трофимовича. Тот выслушал молча, изредка кивая головой.